Неуправляемая машина, оставляя в небе витой дымный след, падает. Помочь экипажу невозможно. Остальные СБ бомбят фашистов из — за облаков. Бомбят и, может быть, отбиваются от вражеских истребителей. А мы болтаемся под облаками…
Костылев ведет группу к Пскову. Он почти весь окутан дымом. На южной окраине города полыхают пожары. Похоже, что его только что бомбили. Танков на дороге нет. Возможно, там, в Пскове, идет бой. Но где же бомбардировщики? Я понимаю, как тяжело сейчас нашему ведущему Костылеву. Но и мы волнуемся не меньше. Чувство беспомощности перерастает в отчаяние. Горючее подходит к концу, а мы все еще крутимся возле Пскова, тщетно пытаясь найти своих товарищей. О выходе за облака и думать нечего. Мы не знаем их толщины. Можно столкнуться с возвращающимися бомбардировщиками. Радиосвязь — только она могла бы теперь поправить дело. Гляжу на маленькую панель радиоприемника, смонтированную на приборной доске моего самолета, и негодование охватывает меня.
А ведь говорил, и неплохо, хотя очень трещал. Несколько дней назад связисты установили его на моей машине и сказали, что будут пробовать связь земли с самолетом. Любопытных набралось тьма. Специалисты вытащили на открытое место радиопередатчик. Мне было поручено подняться над аэродромом на высоту двух тысяч метров и выполнить ряд команд с земли. На голове моей был шлем с вмонтированными в него наушниками. Связисты еще раз все проверили, и я поднялся в воздух. Вскоре заданная высота была достигнута. Сквозь треск в наушниках прорезался далекий голос: «Самолет, самолет, я земля! Если слышите меня, покачайте ^машину с крыла на крыло». Я покачал. «Отлично, сделайте левый вираж!» Я сделал. «А теперь правый!.. А теперь фигуры пилотажа!..» Я выполнил все команды и под конец услышал: «А ну, Каберов, штопорни!» Убрав газ и задрав нос машины, я свалил ее в штопор. Виток, второй, третий, четвертый, а команды на вывод нет. Пришлось вывести без команды. Оказывается, радиоприемник отказал. Так с тех пор и молчит.
Я смотрю на самолет Костылева. Он уводит нас от Пскова, но все еще меняет курс. Видимо, хочет найти бомбардировщики и потерявшего нас Соседина. Ах, как нем не хватает радио! Тяжело идти домой, не выполнив боевой задачи. Да и хватит ли горючего?
Близ Луги стрелка бензиномера предательски подошла к нулю. Я стал поглядывать — где бы приземлиться. «А как же ребята? Ведь у них тоже…» Только я подумал об этом, как мотор фыркнул и умолк, потом ожил, но вскоре еще раз «обрезал» и остановился уже окончательно. Впервые увидел я в полете беспомощно остановившийся винт.
«Спокойствие, спокойствие!» — говорю я себе. Глаза лихорадочно обшаривают землю, отыскивая площадку, на которую можно было бы сесть. Впереди, чуть справа, виднеется озеро, рядом с ним — большое поле, а на поле — лошади. Я захожу на посадку и вижу, что за мной планирует еще один самолет с остановившимся винтом. По наставлению, при посадке вне аэродрома не положено выпускать шасси. Но ломать машину жалко, К тому же передо мною ровное поле. Не раздумывая, берусь за ручку тросовой лебедки и выпускаю шасси…
Высота быстро падала. Лавируя между пасущимися лошадьми, я благополучно приземлился. Не поле, а настоящий аэродром! Будто кто-то специально приберег его для нашей вынужденной посадки. Я выскочил из машины и увидел приземляющиеся самолеты друзей.
Алиев сел хорошо. Следом за ним планировал Годунов. Он взял немного правее. Перед ним стояла лошадь. Я пытался указать ему на нее, но столкновение было уже неизбежным. Впрочем, все это выглядело довольно — таки странно. Лошадь как-то неправдоподобно легко перелетела через кабину летчика и, не задев киля, упала на землю. Машина остановилась, из нее ошалело выскочил Годунов. Он обежал вокруг самолета, потрогал винт, пощупал что-то на капоте. Когда сел Костылев, мы с Алиевым подбежали к месту происшествия. Годунов собирал в траве куски фанеры. Это, как выяснилось, были «останки лошади». Несколько других фанерных лошадей там и сям стояли в поле.
Оказывается, мы были на замаскированном таким образом настоящем аэродроме. Несколько дней назад отсюда улетела на фронт одна из авиационных частей. Тем временем комендант гарнизона решил замаскировать аэродром под выпас. Вскоре мы познакомились с этим молодым человеком, носившим звание капитана. Он рассказал нам, что остался в Череменецком гарнизоне один. Военнослужащие уехали, их семьи эвакуировались. Комендант водил нас по опустевшим домам гарнизона, предлагая на выбор любую квартиру. В его распоряжении была всего одна настоящая, не фанерная, лошадь. На ней он отправлял на ближайшую станцию. Патроны, которых, по словам коменданта, на складе было столько, что и за год не перевезти.
— Что же вы будете с ними делать, если…
Капитан твердо ответил, что в крайнем случае боеприпасы и горючее будут взорваны.
Самолеты мы заправили быстро, а моторы запустить сразу не удалось: аккумуляторы оказались слабыми. Но предприимчивый комендант достал кусок старого амортизатора, и приспособление для проворачивания винта вскоре было готово. Запустить удалось только самолет Костылева. Лететь в часть за техником и аккумулятором было поручено мне.
Через полчаса я уже был дома.
— Что случилось? Где остальные? Почему вы не на своем самолете? — засыпали меня вопросами товарищи по службе.
Узнав, в чем дело, они облегченно вздохнули и сообщили мне, что Соседин потерял нас и произвел, посадку в Котлах, Я поспешил с докладом к командиру. Но техник звена Снигирев остановил меня:
А у нас тут… Не вернулся с задания Матвей Ефимов.
Ефимов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106