Вот Петергоф, его дворцы, фонтаны,
Здесь возвышался бронзовый Самсон.
Был городок людской овеян славой,
Сейчас стоит разрушен и сожжен...
Чтобы запомнить неожиданно возникшее четверостишие, повторяю его несколько раз.
Старшему лейтенанту Бабернову в этом бою не повезло. Вместе с командиром атаковал он «юнкере». Но при этом самолет Бабернова, не дотянув до берега, приводнился в Финском заливе. У побережья в районе Лахты мелко, и это спасло летчика.
Мы с Мясниковым пролетаем над ним. Из воды торчит киль самолета и лопасть винта. Виден фонарь кабины. Сам Бабернов стоит в воде, машет нам шлемофоном, показывает, что намеревается идти к берегу.
Едва мы приземлились на нашем аэродроме, как Грицаенко тотчас вцепился взглядом в пробоину на консоли крыла моего самолета:
— Кто-то вас угостил…
— Это, Саша, привет нам от кронштадтских зенитчиков.
Подошел Алферов:
— Они что — ошалели там? По своим лупят?
— Промахнулись немножко и вот задели, — объясняю я.
— По — моему, они попали, а не промахнулись, — замечает Грицаенко.
— По «юнкерсу», говорю, промахнулись.
— Понимаю. Но где же «юнкере»?
— Там, около Петергофа, на берегу догорает.
— Так, значит, сбили его? — спрашивает Борис и, получив утвердительный ответ, кричит на всю стоянку: — Ура! Еще один! Здорово!..
Часа через два пришел на аэродром вымокший до нитки старший лейтенант Бабернов.
Прошло несколько дней, и в эскадрилье нашей снова многое изменилось. Были и радостные, были и невеселые события. Вернулись из госпиталя Сергей Сухов и Николай Соседин. А через несколько дней Николай погиб, выполняя боевое задание. В районе Пушкина его истребитель был подбит, загорелся, и Соседин выбросился из самолета. Товарищи видели падающего летчика, ждали, что он раскроет парашют. Но фигурка Сосе — дина стремительно уменьшалась в размерах. Наконец она стала сливаться с фоном земли и исчезла из глаз…
Некоторые позже высказывали предположение, что Николай, зная ошибку Тенюгина, сделал задержку и раскрыл парашют у самой земли. Но никто парашюта не видел. Время шло, а Соседин не возвращался. Стало ясно, что мы потеряли еще одного товарища. Эскадриль — ская комсомолия лишилась своего боевого вожака. Комсоргом был вскоре избран один из наших младших авиационных специалистов — сержант Паша Хаустов.
Через некоторое время Халдеев и Киров убыли в командировку. На Балтику они больше не вернулись.
Раненный в голову капитан Уманский был отправлен в тыл. Командиром эскадрильи стал Мясников.
Из числа молодых летчиков, начинавших войну в составе нашей эскадрильи, остались только Сергей Сухов и я. Но нас молодыми уже не считали.
Эскадрилья располагала двумя типами истребителей: 3 и ЯК-1. Оба самолета имели один и тот же двигатель. Только деревянная машина ЛАГГ-3 была тяжелей, а истребитель смешанной конструкции ЯК-1 — легче и маневренней. Мясников, Львов, Бабернов и Чепелкин предпочитали ЯК-1. Костылев, Ефимов, Сухов и я были убежденными «лагговцами». «Группа ЯКов», «группа ЛАГГов» — так в шутку называли мы себя в ту пору.
Были у нас названые братья — старшие лейтенанты Львов Семен Иванович, Бабернов Василий Иванович и Сухов Сергей Иванович. Львов и Бабернов имели ордена Красного Знамени, Сухов — знак ГТО.
Это чтобы потом дырочку на кителе не сверлить, — шутил Сергей.
НИКТО НЕ ВЕРИЛ ТИШИНЕ
Третий день над главной базой Балтийского флота стоит тишина. Погода хорошая, а в воздухе ни одного вражеского самолета. Будто и войны нет.
Ефимову, Сухову и мне выпало с утра дежурить. Сначала мы сидели в кабинах, потом командир разрешил нам покинуть их, но приказал никуда не уходить от истребителей. Мы втроем собрались возле моей машины. Холодновато. Попрыгиваем, разминаемся.
— Что, озябли? — говорит, подходя к нам, инженер Сергеев. — Ну, погрейтесь, погрейтесь.
— Кабы подраться сейчас, враз бы согрелись! — отзывается Сухов. — А так что?
— А правда, товарищ командир… Что это мы все дежурим? Почему не летаем? — спрашивает у меня моторист Алферов.
— Не летаем потому, что фашисты не летают.
— А почему они не летают?..
Инженер кладет руку на плечо моториста:
— Ох и дотошный же ты, Алферов! А я вот что тебе скажу. Фашисты в эти дни сбитых нами стервятников хоронят — это раз. Поминки справляют — это два. Починяются — это три!..
Все мы улыбаемся. Нам по душе оптимистическое настроение Сергеева.
— Знаешь, сколько их после боев не вернулось на базы? Ого! — продолжает он между тем. — Зенитный огонь Кронштадта, — инженер многозначительно поднимает палец, — над Берлином такого нет! Да еще наши истребители фашистов потрепали. Ну, а бомбардировщик починить, сам понимаешь, — это не нашу пичугу. Вот и не летают…
Алферов слушает инженера, приняв положение «смирно». Потом он благодарит его и уходит в капонир, где у моториста всегда немало дел,
— Нам бы недельку затишья, — раздумывает вслух Сергеев. — Отдохнули бы немножко. А то ведь техники прямо на ходу спят. Ну да ладно, — спохватывается он, — Забалакался я тут с вами. У меня ведь тоже дела…
Инженер уходит, а Сухов вдруг, озорно похохатывая, схватывает меня за руку:
— Тебя, что ли, отлупить?
— Медведь чертов, — вырываюсь я. — Привык на маленьких нападать. Ты вон с Матвеем попробуй.
— А ну что ж, давай! — задорно откликается Ефимов и подходит к Сергею, широко расставляя ноги.
— С тобой неинтересно, — отмахивается Сухов. — Да и жалко тебя. Парторг как — никак. — Он дружески обнимает Ефимова. — А ведь правда, Матвей, так и врезал бы я сейчас какому — нибудь «мессеру». Аж руки чешутся...
— Еще успеешь, — говорю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106