И он снова принялся гулять и играть в покер. А я – у меня снова появилась надежда.
Время от времени мы с ним напивались. И тогда он говорил мне: «Я увезу тебя в Гонконг, в Сидней. Мы отправимся туда вдвоем на корабле». И я, время от времени я верила, верила, что это возможно, кто знает, а вдруг мы и вправду никогда больше с ним не расстанемся. У меня и в мыслях не было, что наступит день, и я тоже смогу жить нормально, это меня немного пугало, но я не мешала ему. Я давала ему поверить в такие вещи насчет самого себя, которые, я знала, были неправдой. Я любила его вместе со всеми его недостатками, ошибками, заблуждениями, глупостями. Порой мне не верилось, что мы и вправду живем с ним вместе, и когда он возвращался слишком поздно, а я в тревоге ждала его, одна в комнате, это даже в некотором смысле служило мне утешением.
Пять недель. Однажды газеты объявили, что из Марселя отплывает грузовое судно компании «Шаржер реюни». Как сейчас помню. Оно называлось «Мушкетер». И отплывало на Мадагаскар за партией кофе. Вслед за ним последовал второй корабль, потом третий, десятый – целых двадцать кораблей отплыли из всех портов Франции, уцелевших во время войны. Он бросил играть в покер. Дни напролет валялся на кровати, курил и все больше и больше пил. Очень скоро у меня появилось желание, чтобы он умер. Однажды утром он объявил мне, что хочет съездить в Марсель – поглядеть, что там делается. Предложил мне поехать вместе с ним. Я отказалась. Я больше ничего от него не хотела, мне хотелось, чтобы он умер. Хотелось покоя. Он не настаивал. Сказал, что приедет за мной или напишет, чтобы я приехала к нему. Я согласилась. И он уехал.
Она снова замолчала. Я налил ей стакан вина. Дождь стал затихать. В маленьком зальчике кафе стояла такая тишина, что слышно было даже наше дыхание.
– Но все-таки, – спросил я, – целых пять недель… ты уверена, что тебе ни разу, даже не знаю, как сказать… Ну, допустим, неужели ты ни разу не заскучала?
– Не знаю. – И чуть удивленно добавила: – Думаю, мне это ни разу и в голову-то не приходило.
Я не ответил. Она продолжила:
– А если даже и скучала, это не имело для меня особого значения.
– И все же, – улыбнулся я ей, – вот она, наша общая участь.
– Не понимаю, о чем ты.
– Я хотел сказать, мне было приятно убедиться, что и тебя тоже не миновала наша всеобщая участь.
Она глянула на меня глазами ребенка. Вид у нее был явно встревоженный.
– Понимаешь, – проговорила она, – теперь я знаю, что мгновения, которые я могу провести вместе с ним… могут длиться пять недель.
Задумалась, потом совсем другим тоном проговорила:
– Значит, раз в три-четыре года я вполне могу рассчитывать прожить эти пять недель вместе с ним.
– Он тебе позвонил?
– Он мне позвонил.
– Спросил: мы можем увидеться?
– Это нельзя передать словами, – уклонилась она.
– Но тебе ведь самой хочется рассказать, – проговорил я так нежно, как только мог, – а мне очень хочется послушать, как ты будешь об этом рассказывать. Так в чем же дело? Значит, он спросил: я могу тебя увидеть?
– Да. И назначил мне свидание через час в одном кафе на Орлеанском проспекте. Я собрала чемодан и вышла из комнаты. Устроилась в маленьком зальце кафе, прямо напротив зеркала, в котором отражались стойка бара и входная дверь. Помню, когда я увидела себя в этом зеркале, забавно, я даже себя не узнала, увидела…
– …Женщину Гибралтарского матроса, – подсказал я.
– Я заказала коньяк. Он появился вскоре после меня, может, четверть часа спустя. В этом зеркале я и увидела, как он вошел в кафе, потом остановился, ища меня глазами. Мне удалось увидеть, все в том же зеркале, как он нашел меня взглядом, и даже заметить, как улыбнулся, смущенно и, может, даже с какой-то легкой досадой. С того самого момента, как он появился из крутящейся двери, у меня защемило сердце. Я сразу узнала эту боль. Я столько раз испытывала ее на «Сиприсе», когда он появлялся на палубе, весь перемазанный мазутом, сверкающий в лучах солнца. Но на сей раз я потеряла сознание. Не думаю, чтобы это забытье длилось дольше, чем то время, что понадобилось ему, чтобы дойти от входной двери до моего столика. Очнулась от звука его голоса. Услыхала, как он говорил слова, каких ни разу не говорил мне прежде. Голос был каким-то хриплым, может, виной всему война. Я еще никогда в жизни не теряла сознания. Когда открыла глаза и увидела его, он склонился надо мной, то просто не поверила, и все. Помню, даже прикоснулась к его руке. И тогда во второй раз он повторил: «Любимая моя». Что крылось за этими непривычными словами? Я посмотрела на него и заметила, что он немного переменился. На сей раз был чуть получше одет – костюм из магазина готового платья, почти новый. Без пальто, зато при шарфе. Судя по всему, питался он по-прежнему неважно. Был все такой же худой. Произнес: «Ну, скажи мне что-нибудь». Я попыталась, но так и не нашла ничего подходящего. Вдруг почувствовала бесконечную усталость. Вспомнила, что ради счастья увидеть его снова, к чему лукавить, убила своего мужа. Только в этот момент до меня впервые со всей очевидностью дошла эта простая истина. Открытие меня удивило, я и сама изумилась, как сильно люблю его. А он как-то даже грубовато повторил: «Ты скажешь что-нибудь или нет?» Схватил за руку, мне стало больно. Я пробормотала: «Ты делаешь мне больно». Это были первые слова, которые я ему сказала. Думаю, вряд ли можно было подыскать слова точнее. Он улыбнулся и отпустил мою руку. Вот тогда мы и оказались лицом к лицу, совсем близко, и поняли, что нам нечего бояться. Что даже этот покойник, стоявший теперь между нами, и он нам не помеха, что и это ничего не изменило, что и его тоже без труда проглотит и переварит наша с ним история.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116