Всю первую половину 1928 года Нестеров мечтал написать «лирическую поэму» и сокрушался в письмах ко мне, что не привелось ему написать ее.Михаил Васильевич ошибался: он написал ее, только не там и не так, как замышлял. Он создал «лирическую поэму» жизни и света из портрета умирающей девушки.И недаром этот портрет-картина, выставленная на выставке Нестерова в 1935 году под названием «Больная девушка», привлекла исключительное внимание такого поэта жизни, как А.М. Горький. Он долго-долго стоял перед «Больной девушкой» и не захотел с нею расстаться. Он тогда же приобрел этот холст, «Больная девушка» висела в спальной Горького.1928 год был особенно счастлив для Нестерова. Шестидесятишестилетний художник чувствовал особый прилив творческих сил и почти все, без разделу, отдал их портрету (что не мешало ему и в это кипучее время повторять: «Нет, я не портретист»).С января по сентябрь он написал два автопортрета, портрет В.М. Титовой, Н.И. Тютчева, «Больнушку», большой этюд-портрет с А.М. Щепкиной, с которой ранее написал «Женский портрет», «Этюд девушки в розо-гом сарафане» (с дочери Н.М. Нестеровой) и переработал двойной портрет Тютчевых в портрет С.И. Тютчевой. Итого восемь портретных работ за восемь месяцев, не считая пейзажных этюдов.Стало несомненно, что именно в портрете проявляется второе яркое цветение живописного дарования Нестерова, что именно тут проявляется в эти годы во всей полноте и силе творческая воля художника.
В 1930 году Нестеров вернулся к мысли о двойном портрете. То, что так удалось в «Философах» и не далось в «Тютчевых» – отразить на полотне две разные индивидуальности в двуединстве их общего чувства и объединяющего устремления, – вновь стало увлекать Нестерова как творческая задача и как дружеское дело.Он решил написать портрет молодых художников братьев Кориных, Павла и Александра. В их лице он видел радостное явление русской народной жизни, на которое хотелось ему отозваться приветом и признанием. «Братья Корины» как тема для двойного портрета была органична для Нестерова: это были две яркие разные индивидуальности, объединенные общей любовью к искусству как единому для них жизненному делу. В Кориных Нестерову предстояло писать наследственных художников-палешан – современных живописцев, которые вышли из древнего гнезда русских иконописцев, издревле утолявшего народные потребности в живописи.«У нас в Палехе, – пишет мне Александр Корин, – имя Нестерова было не только известно каждому, оно для всех нас было гордостью».Как уже сказано, Павла Корина, ученика московской «Иконописной палаты», Нестеров узнал в 1911 году и привлек к работам по росписи храма в Марфо-Мариинской обители.«О такой чести мы и думать не смели. Мы радовались успехам Павла», – вспоминает Александр Корин, который и сам в 1911 году был принят в «Иконописную палату». В 1913 году и ему суждено было обратить на себя внимание Нестерова. В «Иконописной палате» была открыта выставка ученических работ.«Я увидел, что к нам идет Нестеров… – вспоминает А. Корин. – Прошло немного времени, слышу, кричат: «Корин, Корин, где вы? Идите сюда, вас Нестеров зовет». Ну, думаю, теперь пропал: попадет мне сейчас за мою живопись. Вхожу и вижу: Нестеров с директором дожидается около моих работ. «Так вот он какой! Ну, здравствуйте! (жмем друг другу руки). Смотрел вашу «Троицу». Хорошо, очень хорошо! И, по-своему, живописец вы, от эскиза далеко ушли: он условнее. Так и дальше работайте, всегда идите от натуры!» Так произошло мое знакомство с Михаилом Васильевичем».Это знакомство с Нестеровым двух юношей палешан, поступивших вскоре в Училище живописи, ваяния и зодчества, превратилось в тесное, глубоко воспитательное для них общение со знаменитым художником.Оно особенно усилилось и углубилось в годы революции, после того как в 1920 году Нестеров вернулся с юга в Москву.«Михаил Васильевич был очень приветлив, – пишет А. Корин. – Я стал постоянно бывать, показывать все свои работы и советоваться с Михаилом Васильевичем обо всем». То же делал и Павел Корин со своими работами.Общение старшего художника с младшими было глубоко своеобразно. Тут не было ученичества в обычном смысле слова: «учителем» Нестеров никогда и никому не хотел быть и не был. Тут не было житейского и творческого покровительства знаменитого художника начинающим. Тут было жизненное и творческое единение старого мастера с молодыми мастерами в единой любви к искусству как к жизненному делу художника. Для Кориных была раскрыта большая книга богатейшего творческого опыта Нестерова. Как художник, на редкость щедро и тесно соединявший в себе страстную веру в русское искусство с любовью к искусству Возрождения, Нестеров открывал Кориным самые заветные свои мысли о русских путях в мировые просторы искусства. Нестеров ничего так не опасался для живописцев, как сужения их художественного и культурного горизонта. Он – усерднейший ученик великих мастеров Византии, Италии, Франции, России – призывал Кориных к этому непрерывному ученичеству у мастеров мирового искусства – не одной живописи, но и поэзии и музыки.Благоговевший перед Александром Ивановым, Нестеров был прямо счастлив, когда увидал чудесную копию «Явления Христа народу», сделанную Павлом Кориным. Он высоко ценил упорную любовь этого молодого художника к классической строгости рисунка и, случалось, высказывал, не обинуясь, что такому-то и такому-то признанному живописцу современности не худо пойти поучиться рисунку у Павла Корина.9 января 1930 года Михаил Васильевич писал мне:«Корин-младший сделал удивительную копию с леонардовской «Мадонны Литта».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162