Многих все время тошнит.
Холодящие душу стоны, крики, смех доносились из-за обитых дверей в
коридор.
- Вы говорите, здесь около сотни пациентов? - спросил Пери, лишь для
того чтобы услышать свой голос.
- Да. И большинство случаев тяжелые, нередко безнадежные, - объяснил
доктор Жюно много любезнее, чем можно было ожидать.
- Кто подписывает направление в вашу клинику? - спросил Ламбер, когда
все трое остановились у двери в конце коридора.
На лице психиатра появилась ироническая усмешка.
- Понимаю, на что вы намекаете. Нет, одной моей подписи недостаточно.
Для этого необходимо заключение специальной экспертной комиссии из
нескольких врачей.
- Ну, а кто, кроме вас, санкционировал направление в клинику Эреры
Буайо? - поинтересовался Пери.
- Профессор Шарен, один из крупнейших специалистов в нашей области.
Она уже была подвержена болезненному пристрастию к наркотикам, так что не
помогало никакое лечение.
- Кто ходатайствовал о том, чтобы Эрера Буайо была помещена в вашу
клинику?
- Ее бывший друг. Он же оплачивает все расходы по ее пребыванию
здесь.
- Его имя?
- Я не вправе называть ничьих имен, - сказал Жюно и после короткой
паузы пояснил: - Не заблуждайтесь: времена, когда кого-либо можно было
тайно упрятать в сумасшедший дом, прошли. Две трети моих пациентов -
законченные наркоманы, человекоподобные существа (Жюно сделал акцент на
слове "подобные"), которым уже едва ли можно помочь. - И очень задумчивым,
очень усталым голосом прибавил: - Можете себе представить, какие сцены
разыгрываются здесь, если я скажу, что ни одну медсестру, ни одного
санитара я не держу у себя более двух лет.
- Почему?
- Потому что они сами становятся душевнобольными.
Они все еще стояли перед дверью, обитой зеленой кожей, словно каждый
из них, даже доктор Жюно, опасался переступить через порог.
Неожиданно, комическим жестом доктор Жюно вставил в правый глаз
монокль.
- Не знаю, что привело вас сюда, - сказал он, решительно нажимая на
ручку, - но мой долг предупредить вас: до тех пор, пока вы будете держать
себя в соответствующих рамках, можете полностью рассчитывать на мою
поддержку.
Пери пристально взглянул в глаза доктора. Он не мог объяснить, почему
у него возникло это предположение, но он вдруг почувствовал, что сам Жюно
наркоман.
- Ну что же, заглянем в ад, - грубым голосом сказал Ламбер. - Да
укрепимся в своей вере и станем лучшими из людей.

Войдя в помещение, он не произнес больше ни одного слова.
На полу, завернутая в смирительную рубашку, с искаженным жуткой
гримасой лицом, извивалась какая-то женщина. Кроме нее в палате находились
еще пятеро больных, а также медсестра и санитар. Одна из женщин ползала на
коленях перед завернутой в смирительную рубашку и с истошными завываниями
билась головой об пол, другая - в разорванном платье лежала на кровати и
жалобно стонала. Третья - безмолвно стояла у окна с вытянутыми вверх
руками, словно вырезанная из дерева статуя. (Позднее Пери узнал, что в
таком положении она могла выстаивать до семнадцати часов!) Две женщины
расположились неподалеку от медсестры и санитара и идиотскими, блаженными
взорами смотрели на тех, что корчились на полу.
Увидев доктора Жюно и его двух спутников, женщина в смирительной
рубашке разразилась истошными криками, умоляя выпустить ее отсюда, иначе
она действительно сойдет с ума.
Санитар равнодушно произнес:
- Мы собирались отправить ее в одиночку, господин доктор.
Доктор Жюно кивнул.
- Кто из них она? - с кажущейся невозмутимостью спросил Пери.
Жюно кивнул на пол.
- Через два часа припадок пройдет. Раньше она буйствовала по целым
суткам. За это время она теряла в весе более восьми килограммов.
- Выпустите меня отсюда... я совершенно здорова... совершенно
нормальная! Помогите, смилуйтесь, пощадите... помогите! Я же совершенно
нормальная! - истошно кричала женщина. Но ее истасканное лицо, блуждающий
взгляд темных глаз с неестественно расширенными зрачками отчетливо
говорили Пери, что она действительно безумна.
Он с трудом узнал в ней Эреру Буайо, некогда восторженно почитаемую
всем Парижем. Ее ослепительно красивое, одухотворенное лицо превратилось в
безобразную маску с серо-коричневыми складками кожи. Между желтыми зубами
зияло несколько черных дыр, седые, всклокоченные волосы прилипли к потному
лбу.
Пери оторвал от нее взгляд и шепотом спросил Жюно:
- Нельзя ли ей сделать укол, чтобы она хоть на четверть часа
успокоилась?
Когда Эрера - в лучшие времена ее звали только по имени - смогла,
правда с трудом, выговаривать некоторые слова, Пери сел рядом с кушеткой,
на которой она лежала. Настойчиво, насколько позволяли обстоятельства, он
пытался объяснить Эрере, что его интересовало, пока наконец она не начала
понимать его.
- Да... но Грандель только подручный... порошок он получал от Роже,
человека Де Брюна... - Ее глаза загорелись ненавистью. - Господин
генеральный директор, как говорил Байрон, и я дуреха также влипла!
Грандель переправлял порошок в один подставной отель... там устраивались
оргии... Вы ведь знаете, как... там я привыкла к наркотикам, мне нужно
было больше... все... все больше... помогите же мне, пожалуйста, помогите
мне!
Ни Пери, ни Жюно не слышали тихих щелчков миниатюрной камеры,
спрятанной в пиджаке Ламбера. Они совершенно забыли о нем.
Позднее, когда репортер и Пери сидели в деревенском трактирчике,
Ламбер ничего не сказал комиссару о съемке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48