Его скрипка стояла у стенки. Янек протянул руку…
– Не трогай! – закричал парнишка. – Збых Кужава тебе морду набьет, если ты до нее дотронешься!
– Я не собираюсь до нее дотрагиваться. И я не боюсь Збыха Кужавы.
– Неправда. Его все боятся.
– Так ты умеешь играть на скрипке или нет?
Ребенок внимательно посмотрел на него:
– Ты любишь музыку?
– Очень.
– Значит, ты не побьешь меня. Нельзя любить музыку и в то же время бить меня… Ты никому не скажешь?
– Никому.
– Тогда слушай…
Он взял скрипку… Одетый в грязное тряпье еврейский мальчик, родителей которого убили в гетто, стоял посреди зловонного подземелья и оправдывал весь мир и всех людей, оправдывал самого Бога. Он играл. Его лицо перестало быть некрасивым, а неуклюжее тело – смешным, и в его худенькой руке смычок превратился в волшебную палочку. Запрокинув назад голову, словно победитель, и приоткрыв рот в торжествующей улыбке, он играл… Мир вышел из хаоса. Обрел гармоничную, чистую форму. Вначале умерла ненависть, и при первых же аккордах, подобно темным личинкам, которых ослепляет и губит солнечный свет, бежали голод, презрение и урод-ство. Во всех сердцах пылал огонь любви. Все руки тянулись навстречу друг другу, и все груди дышали в унисон… Время от времени ребенок останавливался и торжествующе глядел на Янека.
– Еще, – шептал Янек.
Мальчик играл… И вдруг Янеку стало страшно, он испугался смерти. Хватило бы одной немецкой пули, холода или голода, и его душа исчезла бы, так и не вкусив из человеческого Грааля, сотворенного посреди чумы и ненависти, бойни и презрения, ценою кровавых слез и в поте лица, посреди великих физических и духовных страданий, гнева или равнодушия небес, неоценимого труда этих людей-муравьев, сумевших за несколько лет горемычной жизни создать красоту на века.
– А они меня бьют, – с горечью сказал ребенок. – Заставляют меня вылизывать пол языком…
– Как тебя зовут? – прошептал Янек.
– Монек Штерн, – ответил мальчик. – Отец говорил мне, что я стану великим музыкантом… Как Яша Хейфец или Иегуда Менухин . Но отец умер, а они меня бьют.
– Хочешь пойти со мной?
– Куда?
– В лес. К партизанам.
– Мне все равно куда, только бы выбраться отсюда. Но они меня не отпустят. Я – их еврей, их козел отпущения. Без меня они поубивают друг друга.
– Это мы еще увидим, – процедил Янек сквозь зубы.
– Эй там, что за дела? – закричал кто-то. – Вундеркинд, к ноге!
Это был Збых Кужава. Он посмотрел на Янека, сощурившись.
– Сговариваетесь?
– У меня есть мешок картошки, – сказал Янек.
– Это будет стоить два мешка, – возразил Збых. – Я видел, тебе понравилось, сынок.
– Один мешок или вообще ничего.
Мальчики посмотрели друг на друга… Обмен состоялся на следующий день, за спортивной площадкой в Антоколе. Збых Кужава явился в назначенный час вместе с Песткой. Сзади в отдалении семенил маленький музыкант.
– Сюда, Вундеркинд! – прокричал Збых.
Ребенок подбежал.
– Вот он, в целости и сохранности, вместе со своей скрипкой! Пестка, понесешь мешок!
Пестка снял фуражку и почесал ухо.
– Всю дорогу?
– Ра-зу-ме-ет-ся! – прошипел Збых. – И побыстрее!
Пестка вздохнул, плюнул в ладонь и взвалил мешок на плечо.
– Любишь лес? – спросил Янек, когда они шли по снегу между соснами.
– Не знаю, – боязливо ответил Монек. Он боялся чем-либо не угодить.
– Не бойся. Теперь никто не будет тебя бить. Можешь говорить все, что думаешь.
– Я не знаю. Я никогда не был за городом.
Но Монек не любил леса. Он скоро понял, что природа может быть такой же жестокой, как люди. В незапамятные времена его народ порвал с землей, и столкновение с заледеневшим лесом оказалось весьма болезненным. В первую же ночь ребенок превратился в человеческий комочек, несчастный и дрожащий, который только и делал, что всхлипывал: Монек в ужасе смотрел на свои окоченевшие, непослушные пальцы. Подносил руки как можно ближе к огню, но огня всегда было мало…
– Я останусь без пальцев! – постоянно жаловался он.
Тогда он брал скрипку и начинал играть, чтобы «разбудить» руки. Он играл часами, стоя в снегу, под звездным небом. Когда люди спали, он уходил в чащу, и было слышно, как вдалеке, в сосновом бору, заунывно стонет его скрипка. Янек слушал его без устали. Он безжалостно и жадно заставлял ребенка тратить силы в снегах, словно вор, спешащий набить карманы, пока еще есть время… Он часто приносил горячей золы или раскаленных углей, но делал это не из жалости: просто он боялся, что завтра чудо-ребенок «выйдет из строя». Партизаны оказали Монеку довольно прохладный прием. Крыленко смерил взглядом малыша-еврея, повернулся к Янкелю и насмешливо поздравил его на идише:
– Mazltow !
С тех пор делал вид, будто Монека вообще не существует, – разве только не наступал на него. Когда мальчик играл на скрипке, Крыленко с отсутствующим видом ковырялся в носу. Но однажды ночью Янек застал его: спрятавшись за деревом, с разинутым ртом мужчина слушал малыша-еврея, игравшего Моцарта. Поняв, что его раскрыли, Крыленко проворчал:
– Вышел вот помочиться. А?
– Я ничего не говорил.
Что же касается Янкеля Цукера, он подверг Монека строжайшему допросу. Как его зовут? Чем занимался его отец? Какова девичья фамилия его матери? Чем занимался его дедушка? Не родственник ли он ветеринара Штерна из Свечан? Нет? Он не родственник ветеринара Штерна из Свечан? А не родня ли ему торговец книгами Штерн из Молодечно или скорняк Штерн из Вильно, у которого мастерская на Немецкой, между мастерскими Семы Капелюшника и Якова Зильберквейта? Нет? Он не родственник этих Штернов? Гм… Странно. Очень странно. А каких же Штернов он родственник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56