– Скажешь ему, что у меня все нормально, – говорил Черв.
Когда Янек спускался в полуподвал, сапожник бросал на него быстрый взгляд и вновь принимался за работу. Вначале такой прием смущал Янека, но потом он привык. Он заходил в мастерскую, снимал фуражку и говорил:
– У него все нормально.
Сапожник ничего не отвечал, и Янек уходил. В конце концов он все же спросил Черва:
– Кто он?
– Мой отец.
Возвращаясь после одного из этих странных визитов, Янек проходил мимо Погулянки. Перед домом, где когда-то жила панна Ядвига, он остановился. Взглянул на ворота и, не задумываясь, вошел, пересек двор и поднялся на второй этаж… Ему стало страшно. Сердце бешено билось. Ему захотелось убежать. За дверью играли на рояле. Янек узнал мелодию. Это был Шопен: та самая пьеса, которую ему так часто играла панна Ядвига… Он успокоился и долго слушал, спрятавшись в темноте, но, как только музыка умолкла, к нему вернулся страх, и он убежал. В лесу он никому об этом не сказал, но у него было тревожно на душе.
– Что случилось? – спросила Зося.
– Ничего.
На другой день он снова пришел в Вильно точно в такое же время. Он слушал… Это был не Шопен, а какая-то другая, очень красивая мелодия… Он уже не боялся. С тех пор всякий раз, навещая старого сапожника, на обратном пути он проходил через Погулянку и на темной лестнице слушал невидимого музыканта.
– Он так хорошо играет, – часто рассказывал он Зосе, вздыхая. – Я так люблю музыку…
– Больше, чем меня?
Он целовал ее.
– Нет.
На следующее утро Зося куда-то исчезла и вернулась только к вечеру с сияющим лицом.
– У меня подарок для тебя.
– Какой?
– Тебе понравится.
Она засмеялась.
– Закрой глаза.
Он повиновался. Вначале он услышал скрип и ужасный треск, а потом хриплый, вульгарный голос завыл:
Czy pani Maria
Jest grzechu warta …
Треск непрерывно сменялся скрипом и воем.
– Музыка! – с гордостью сказала Зося. – Для тебя!
Он раскрыл глаза. Она улыбалась, радуясь тому, что доставила ему удовольствие.
– Янкель нашел ее у одного еврея в лесу…
Янеку хотелось наброситься на фонограф и разбить пластинку… Но он сдержался. Не хотел огорчать Зосю. Он молча терпел.
– Красиво, правда?
Она снова завела фонограф.
Czy pani Maria…
Он осторожно остановил аппарат. Потом взял револьвер и засунул его под гимнастерку. Он сказал:
– Идем.
Она встала. Ни о чем не спрашивая, она пошла за ним. Они вышли из землянки. На лес опустились сумерки, воздух был неподвижным и ледяным, снег хрустел под ногами. Они не разговаривали. Только один раз она спросила:
– Мы идем в Вильно?
– Да.
Они добрались до города ночью. Улицы были пустынны. Янек пересек двор, поднялся по лестнице… Зося шла за ним. Она держала его за руку, крепко сжимая ее…
– Слушай.
Из-за двери слышались звуки рояля. Янек вынул из кармана револьвер. Зося сказала только:
– Это опасно.
Он постучал в дверь. Музыка умолкла. Зашаркали старые туфли, в замке повернулся ключ, и дверь отворилась. Человек держал в руке лампу с желтым абажуром. Янек одну секунду смотрел на рисовые поля, пагоды и черных птиц… Затем перевел ненавидящий взгляд на лицо человека. Пожилой седеющий мужчина. У него был длинный, красный нос с прицепленными к нему никелевыми очками, грозившими вот-вот упасть. Он смотрел на Янека поверх очков, слегка склонив голову набок. На нем был старый выцветший халат зеленого цвета, на шее – толстое кашне. Похоже, он был простужен. Он говорил по-польски с сильным акцентом:
– Что вы…
Его взгляд остановился на револьвере. Он поднял руку и поправил очки на носу. Ни испуга, ни удивления. Он широко раскрыл дверь и сказал:
– Входите.
Зося закрыла за собой дверь. Старик чихнул и шумно высморкался. Вздохнул и сказал:
– Бедные дети!
Янек крепко сжимал револьвер в руке. Он не боялся. Он знал, что старик его не разжалобит. Он вспоминал панну Ядвигу… Его не разжалобить.
– Деньги у меня в куртке. Ты пришел вовремя, сынок. Я только что получил свое капитанское жалованье. – Он засмеялся. – Оно твое.
Янек посмотрел на пагоды, рисовые поля и птиц на желтом абажуре… У него сжалось сердце.
– Я никому не скажу, – дружески произнес старик. – Я не хочу, чтобы тебя расстреляли, сынок. Они и так многих расстреливают.
Он вынул бумажник из кармана куртки и протянул его. Янек не взял. Человек остолбенел.
– Может, ты голоден? На кухне есть…
– Я не голоден.
Человек побледнел, как полотно. Он сказал хрипловатым голосом:
– Понимаю. Ты жил здесь раньше? Понимаю. Но я тут ни при чем. Мне дали эту квартиру, я ничего не требовал. Конечно, я доволен, из-за рояля. Но я не выгонял отсюда твоих родителей, сынок.
Лампа дрожала у него в руке. Пагоды, птицы и рисовые поля блуждали по стенам огромными тенями.
– Может быть, их убили? Я не знал. Я бы не взял эту квартиру…
– Играйте! – приказал Янек.
Человек не понял.
– Идите к роялю и играйте!
Человек поставил лампу на рояль и сел. Руки у него дрожали.
– Что же мне сыграть? У меня здесь есть Шуберт…
– Играйте.
Человек заиграл. Но его руки слишком сильно дрожали.
– Играйте лучше! – закричал Янек.
– Опусти револьвер, сынок. Не очень-то приятно чувствовать его у себя за спиной.
Он принялся играть. Он играл хорошо. «Да, – с грустью подумал Янек, – он умеет играть». Он взял Зосю за руку.
– Слушай. Вот это музыка.
Зося прижалась к нему.
– Теперь Шопена, – сказал Янек.
…Когда он вернулся на землю, то увидел, что человек стоит возле рояля и смотрит на него.
– Я мог бы разоружить тебя, сынок. Ты забылся.
Янек нахмурил брови.
– Уходи, – сказал он Зосе.
– А ты?
– Я останусь здесь, чтобы он не позвал…
– Я никого не позову, – сказал человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56