Раскроем хотя бы письмо, в котором Арцеулов на девяти страницах рассказывает родным о своей поездке в Армению. Оно полно людей (так и хочется сказать: действующих лиц). Самых разных. Начиная с давно знакомых автору письма, как, например, выдающийся пилот, Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР Р.И. Капрэлян — и в то время начинающий испытатель Г.Р. Карапетян. Заместитель начальника Армянского управления Аэрофлота Х.С. Петросян — и упомянутый лишь по имени, но по достоинству оценённый Арцеуловым за внимательность и гостеприимство, «приставленный к нам от Союза художников Рудольф». Малоизвестный вне церковных кругов епископ, настоятель монастыря в пещерном городе Герарте, — и видный религиозный и политический деятель, католикос всех армян Вазген I («Мужчина лет шестидесяти с приветливым, умным лицом… Извинился, что плохо говорит по-русски… Показал три картины Айвазовского, проводил нас до дверей…»).Особое внимание Арцеулова привлекли и были образно им описаны колоритные народные персонажи. Такие как шеф-повар ресторанчика «Севан», спросивший посетителей: «Шашлык делать, как вы любите или как я люблю?» (Излишне говорить, что посетители предпочли положиться на вкус мэтра). Или другой персонаж: «Среди пиршества появился худой, заросший чёрной бородой человек с проницательным взглядом. По просьбе знавших его он достал из-за пазухи тростниковую дудочку и стал играть. Ничего подобного в жизни я не слыхал, и представить себе трудно, какого артистизма можно достигнуть, владея таким примитивным инструментом. Порой дудка у него пела почти человеческим голосом. Древние армянские мотивы так подействовали на слушателей, что на глазах у многих появились слезы…» Незаурядность, талант, в какой бы области они не проявлялись, неизменно привлекают внимание Арцеулова. У машины, пишет он, «нас ожидало ещё одно чудо. Водитель, такого же типа, как и дудочник, подошёл к своей машине и, стоя на расстоянии, скомандовал: „Заводись!“ — и мотор заработал. „Поехали, милая“ — машина двинулась, он вскочил на ходу…» Виртуоза-дудочника и фокусника-водителя Арцеулов воспринял прежде всего как людей одарённых. А на таких у него был особый вкус.Чрезвычайно рельефны, зримы описания всего увиденного Арцеуловым и остановившего на себе его внимание (тут литератор и художник в нем слились воедино) : скульптур, высеченных в стенах храмов, палат резиденции католикоса Эчмиадзина и, разумеется, Арарата: «Условия освещения были подходящие. Дымка застилала подножие горы, и только снежная громада выделялась на фоне неба».Едва ли не каждое письмо Константина Константиновича содержит точные наблюдения, глубокие мысли, красочные образы.Обращает на себя внимание доброжелательность большинства его характеристик: «Нам очень понравился этот молодой человек. Приветливый, серьёзный, разносторонне эрудированный…» — это о Ролане Олеговиче Антонове, сыне авиаконструктора О.А. Антонова. «Очень хорошо выступила Марина Попович… Она ведь поэтесса, остроумная и задорная». Посетившие Арцеулова в гостинице киевские моделисты — «чудесные парни, энтузиасты своего дела — искусства». С особенно большой теплотой пишет Арцеулов о своих коллегах — лётчиках и планеристах: Герое Советского Союза А.Н. Грацианском, планеристе-чемпионе, певце и прекрасном рассказчике В.В. Гончаренко и многих других. Создаётся впечатление, будто ему на каждом шагу попадались одни лишь интересные и симпатичные люди. Что, впрочем, не так уж и удивительно: в отличие от электростатики, по законам которой взаимно притягиваются разноимённо заряженные тела, в человеческих взаимоотношениях, напротив, тянет друг к другу людей хороших, «положительно заряженных».Не закрывал, однако, глаза Константин Константинович и на теневые стороны реальной жизни. Всеядностью и всепрощенчеством не болел. Особенно не терпел необязательности.Довольно сердито писал, например, о человеке, взявшем на себя роль организатора записи Арцеулова для телевидения и начавшем с того, что сам опоздал на целый час.А «записываться», «сниматься», да и вообще выступать он не очень любил. Писал об этом сначала сдержанно, даже с усмешкой (про внезапно возникшего режиссёра кинохроники: «Мне это как снег на голову»). Но чем дальше, тем все более раздражённо: «В Москве после поездки мне досаждали и очеркисты, и из телевидения. Все хотят заполучить материал, фотографии, побеседовать. Мне это на нервы действует. Мне хочется только покоя… Я все ещё не рассортировал своего багажа и здоровье налаживается медленно». И в другом письме: «…время было суматошное — приехала киногруппа документалистов, которые снимают фильм… и меня прилепили к этому делу… Мне было трудновато и для глаз, и понервничать приходится в таких случаях. Не переношу записи на плёнку. Язык к горлу прилипает, и мысли из головы вылетают… Предстоит ещё такая же процедура для Центрального телевидения».Читая такое, сочувствуешь пожилому, больному человеку, для которого шум, суета, бьющий в больные глаза ослепительный свет, вся процедура записей, к тому же следующих одна за другой чуть ли не сплошным потоком, действительно были трудны и утомительны.И все же… Все же сейчас, когда Константина Константиновича Арцеулова среди нас больше нет, особенно остро ощущается, сколько важного, драгоценного, невосполнимого мог бы ещё рассказать по радио, телевидению, в печати этот человек! Как много ушло вместе с ним!.. Автор этих строк, например, сейчас глубоко сожалеет, что в своё время, пока это было возможно, постеснялся «вытягивать информацию» из Константина Константиновича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45