ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Правда, этого носа было довольно много…
В другое время я охотно поговорил бы о корреспондентом, что-то, по-видимому, рассказал бы ему и уж, безусловно, постарался бы — так сказать, в порядке встречного интервью — расспросить его самого: как-никак, а редакция фронтовой газеты — это если и не совсем то же самое, что штаб фронта, то, во всяком случае, поближе к нему, чем мы. Не может быть, чтобы журналисты ничего не знали о замыслах и планах командования, о том, когда союзники откроют второй фронт, о перспективах прибытия к нам пополнения людьми и самолётами и о многом другом, что интересует человека на войне. В общем, порасспрашивать корреспондента стоило.
Но разговора не получилось, причём не получилось по моей вине. Очень уж в другую сторону были направлены все мои мысли.
Я односложно отвечал на вопросы, не сумел выдавить из себя ни одного мало-мальски нестандартного «эпизода» и, с облегчением увидев, что беспросветно отвратительная погода переходит в просто очень плохую, свернул беседу в форме, едва-едва не выходившей за пределы общепринятых норм элементарной вежливости.
Команда «По машинам!», запуск моторов — и мы ушли наконец в воздух. Прогнозы подтвердились: вылет получился нелёгкий, но тем не менее прошёл успешно. Задание удалось выполнить полностью. И даже без потерь обойтись. На фоне всех сопутствующих этому обстоятельств состоявшийся (вернее, полусостоявшийся) перед вылетом разговор с корреспондентом испарился из моей памяти так, будто его вообще и не было.
* * *
…И вот Андроников произнёс тихим, спокойным голосом:
— Будово.
Несколько секунд мы молчали. Как засвидетельствовали потом заслуживающие доверия очевидцы, за эти секунды рот у меня полуоткрылся, а пренебрежительно-скучающее выражение лица («Ещё одна гипотеза! Не хватит ли?..») сменилось туповато-удивлённым.
И внезапно мы оба вскочили, вцепились руками друг в друга и заорали — столь же синхронно, как Риголетто, Джильда, герцог Мантуанский и цыганка Маддалена в четвёртом акте оперы «Риголетто», и, по-видимому, не намного тише, чем все четыре упомянутых персонажа, вместе взятые, что-то вроде:
АНДРОНИКОВ:
— Так это вы были тот нелюбезный, надутый капитан?! Говорил со мной, а рассматривал мою ушанку! Ни одного толкового слова не выдавил! Одно меня спасло — инструктор политотдела все потом рассказал подробно. И с эпизодами… Но в лётном обмундировании вы были гораздо толще!.. Не много наговорил: «да», «нет», «не знаю»… Увлекательный собеседник!.. Ну да ладно… Зато теперь… Как я рад, как я рад!..
Я:
— Вы корреспондент!.. Корреспондент нашей «Вперёд на врага»… Я вспомнил. Все вспомнил. Мы с вами разговаривали на аэродроме перед вылетом… Я вам все рассказал про ребят, про нашу работу, про противника, про разные интересные случаи… Как я мог не узнать вас?! Это надо же! Не узнать Андроникова! Ведь я же ваш верный слушатель и почитатель!.. Но полушубок, валенки, ушанка… Ну да ладно… Как я рад, как я рад!..
Да, деваться было некуда! Прав в конечном счёте оказался Андроников, а не я. Он действительно уже однажды слышал мой голос.
Все-таки поразительна беспредельность профессиональных возможностей человека! Свидетельств тому множество: от дегустатора, отличающего не только сорт, но даже год изготовления вина, несколькими граммами которого он прополоскал рот, — до моряка, «слухача» в подводной лодке, читающего естественные и искусственные шумы моря, как открытую книгу. Андроников ещё раз доказал (а я, нахал, ещё сомневался в этом!), что голоса человеческие — его специальность. Точнее, одна из нескольких специальностей, которыми с одинаковым блеском владеет этот человек — литературовед, историк, писатель, рассказчик.
Единственное, чем я мог если не реваншироваться (какой уж тут реванш!), то хоть немного смягчить своё поражение, было напоминание об обстановке, в которой, по первоначальным решительным уверениям Ираклия Луарсабовича, состоялась наша предыдущая встреча:
— У тёти на именинах!..
НАШ ГОСТЬ — МАЙОР СЛИ
Когда — полвека назад — разгорелась битва за Англию, каждое сообщение об этом сражении, каждая относящаяся к нему подробность воспринимались нами с великой заинтересованностью. Мы и раньше не имели особенных иллюзий относительного морального облика фашизма — для этого достаточно было вспомнить хотя бы уничтожение германской авиацией мирного испанского городка Герники. Но Лондон, Манчестер, Ливерпуль, Ковентри — не Герника! С начала второй мировой войны преступления фашизма обрели совсем иной масштаб.
Особенно внимательно следили за ходом воздушных боев над Англией, конечно, лётчики. Кроме естественных для каждого нормального человека гражданских чувств мы ощущали интерес чисто профессиональный.
Было ясно, что нашим английским коллегам нелегко.
Мы знали данные боевых самолётов фашистской авиации — «Юнкерсов», «Дорнье», «Хейнкелей» — и чувствовали, что противостоять их армадам на британских истребителях того времени — «Спитфайрах» и, особенно, «Харрикейнах» — можно было только ценой большого искусства, неукротимого боевого духа и высокого патриотизма английских лётчиков.
Кстати, через два-три года, когда мы получили возможность сами полетать на тех же «Харрикейнах», это ощущение подтвердилось: «Харрикейн» оказался машиной добротно сделанной, оснащённой мощным (хотя, как выяснилось вскоре, в наших условиях не очень надёжным) мотором, но по скорости и другим лётным данным — заметно устаревшей, отставшей от требований, которые сложились к началу войны. Мы могли судить об этом вполне компетентно хотя бы потому, что и сами вступили в войну в значительной степени с устаревшей авиационной техникой в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
В другое время я охотно поговорил бы о корреспондентом, что-то, по-видимому, рассказал бы ему и уж, безусловно, постарался бы — так сказать, в порядке встречного интервью — расспросить его самого: как-никак, а редакция фронтовой газеты — это если и не совсем то же самое, что штаб фронта, то, во всяком случае, поближе к нему, чем мы. Не может быть, чтобы журналисты ничего не знали о замыслах и планах командования, о том, когда союзники откроют второй фронт, о перспективах прибытия к нам пополнения людьми и самолётами и о многом другом, что интересует человека на войне. В общем, порасспрашивать корреспондента стоило.
Но разговора не получилось, причём не получилось по моей вине. Очень уж в другую сторону были направлены все мои мысли.
Я односложно отвечал на вопросы, не сумел выдавить из себя ни одного мало-мальски нестандартного «эпизода» и, с облегчением увидев, что беспросветно отвратительная погода переходит в просто очень плохую, свернул беседу в форме, едва-едва не выходившей за пределы общепринятых норм элементарной вежливости.
Команда «По машинам!», запуск моторов — и мы ушли наконец в воздух. Прогнозы подтвердились: вылет получился нелёгкий, но тем не менее прошёл успешно. Задание удалось выполнить полностью. И даже без потерь обойтись. На фоне всех сопутствующих этому обстоятельств состоявшийся (вернее, полусостоявшийся) перед вылетом разговор с корреспондентом испарился из моей памяти так, будто его вообще и не было.
* * *
…И вот Андроников произнёс тихим, спокойным голосом:
— Будово.
Несколько секунд мы молчали. Как засвидетельствовали потом заслуживающие доверия очевидцы, за эти секунды рот у меня полуоткрылся, а пренебрежительно-скучающее выражение лица («Ещё одна гипотеза! Не хватит ли?..») сменилось туповато-удивлённым.
И внезапно мы оба вскочили, вцепились руками друг в друга и заорали — столь же синхронно, как Риголетто, Джильда, герцог Мантуанский и цыганка Маддалена в четвёртом акте оперы «Риголетто», и, по-видимому, не намного тише, чем все четыре упомянутых персонажа, вместе взятые, что-то вроде:
АНДРОНИКОВ:
— Так это вы были тот нелюбезный, надутый капитан?! Говорил со мной, а рассматривал мою ушанку! Ни одного толкового слова не выдавил! Одно меня спасло — инструктор политотдела все потом рассказал подробно. И с эпизодами… Но в лётном обмундировании вы были гораздо толще!.. Не много наговорил: «да», «нет», «не знаю»… Увлекательный собеседник!.. Ну да ладно… Зато теперь… Как я рад, как я рад!..
Я:
— Вы корреспондент!.. Корреспондент нашей «Вперёд на врага»… Я вспомнил. Все вспомнил. Мы с вами разговаривали на аэродроме перед вылетом… Я вам все рассказал про ребят, про нашу работу, про противника, про разные интересные случаи… Как я мог не узнать вас?! Это надо же! Не узнать Андроникова! Ведь я же ваш верный слушатель и почитатель!.. Но полушубок, валенки, ушанка… Ну да ладно… Как я рад, как я рад!..
Да, деваться было некуда! Прав в конечном счёте оказался Андроников, а не я. Он действительно уже однажды слышал мой голос.
Все-таки поразительна беспредельность профессиональных возможностей человека! Свидетельств тому множество: от дегустатора, отличающего не только сорт, но даже год изготовления вина, несколькими граммами которого он прополоскал рот, — до моряка, «слухача» в подводной лодке, читающего естественные и искусственные шумы моря, как открытую книгу. Андроников ещё раз доказал (а я, нахал, ещё сомневался в этом!), что голоса человеческие — его специальность. Точнее, одна из нескольких специальностей, которыми с одинаковым блеском владеет этот человек — литературовед, историк, писатель, рассказчик.
Единственное, чем я мог если не реваншироваться (какой уж тут реванш!), то хоть немного смягчить своё поражение, было напоминание об обстановке, в которой, по первоначальным решительным уверениям Ираклия Луарсабовича, состоялась наша предыдущая встреча:
— У тёти на именинах!..
НАШ ГОСТЬ — МАЙОР СЛИ
Когда — полвека назад — разгорелась битва за Англию, каждое сообщение об этом сражении, каждая относящаяся к нему подробность воспринимались нами с великой заинтересованностью. Мы и раньше не имели особенных иллюзий относительного морального облика фашизма — для этого достаточно было вспомнить хотя бы уничтожение германской авиацией мирного испанского городка Герники. Но Лондон, Манчестер, Ливерпуль, Ковентри — не Герника! С начала второй мировой войны преступления фашизма обрели совсем иной масштаб.
Особенно внимательно следили за ходом воздушных боев над Англией, конечно, лётчики. Кроме естественных для каждого нормального человека гражданских чувств мы ощущали интерес чисто профессиональный.
Было ясно, что нашим английским коллегам нелегко.
Мы знали данные боевых самолётов фашистской авиации — «Юнкерсов», «Дорнье», «Хейнкелей» — и чувствовали, что противостоять их армадам на британских истребителях того времени — «Спитфайрах» и, особенно, «Харрикейнах» — можно было только ценой большого искусства, неукротимого боевого духа и высокого патриотизма английских лётчиков.
Кстати, через два-три года, когда мы получили возможность сами полетать на тех же «Харрикейнах», это ощущение подтвердилось: «Харрикейн» оказался машиной добротно сделанной, оснащённой мощным (хотя, как выяснилось вскоре, в наших условиях не очень надёжным) мотором, но по скорости и другим лётным данным — заметно устаревшей, отставшей от требований, которые сложились к началу войны. Мы могли судить об этом вполне компетентно хотя бы потому, что и сами вступили в войну в значительной степени с устаревшей авиационной техникой в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25