в первом действии, у Карантов (1920-е годы), — граммофон с наглым ярким раструбом, в последнем (1936 год), у бывшей кухарки, теперь депутатки, приемник. Ваня, неоднократно меняя эскизы, добился желательного Менглету.
Пейзаж приморского города менялся на ширмах (гармониках) без пауз. Ступени террасы помогали исполнителям смотреть на партнера то снизу вверх, то сверху вниз. Детали быта не загромождали сценической площадки.
Музыку к спектаклю написал скрипач театра Юрий Флейсфедер (тоже дебют). Перед началом -музыкальное вступление, плеск волн, гудки пароходов. Перемена картин — на музыке, и в финале -опять оркестр (не запись — живой!).
Песен в спектакле не было, но весь он был как бы песней. И в постановке Менглета «Повесть о женщине» следовало бы назвать «Песней о женщине». О чем же был спектакль?
Драматург Л. Левин, заполняя свою «телефонную книжку», следовал указанию Ленина: «Каждая кухарка должна уметь управлять государством».
Менглет поставил спектакль о счастье любить!
Муж Марины уступает место отцу ее дочери Никите Бережному, оторванному от нее Гражданской войной, и уходит. Не сломленный, не придавленный горем, а счастливый счастьем любимой женщины. Он понял — Марина не перестанет любить Бережного, значит, надо уйти! Без ссор, без слез, по-хорошему.
Так бывает? В песне — да! А в жизни… Может быть!
Спектакль «Повесть (песня) о женщине» нравился первому секретарю ЦК Таджикистана Протопопу и генералу Шапкину, бойцам и шоферу Мишке, одевальщицам, рабочим сцены (что всегда хороший показатель) и не убывавшей в течение нескольких сезонов публике.
О Сарре Косогляд говорили: «Пусть наша Саррочка — не Бернар, но она настоящая советская женщина» — такая, как в песне, подразумевалось.
Менглету не удалось создать в Сталинабаде — как он того искренне желал — негласный «театр Дикого». Но его — Менглета — «Повесть о женщине» была как бы продолжением одного из течений мощного диковского потока.
Когда— то В. Катаев назвал «Глубокую провинцию» М. Светлова в постановке Дикого лучшей режиссерской работой из всего, что он видел за свою жизнь в театре.
«Глубокую провинцию» написал поэт, колхозной глубинки не знающий. Знал бы — пришлось писать (честному человеку) о беспаспортных колхозниках, о нищете.
Конечно, Светлов об этом слышал, но написал он о любви, о дружбе в некоем… земном раю. Трудности и «враги», конечно, есть, но они преходящи, радость жизни — вечна! Не будем винить Светлова — он был поэтом. Не веря в рай социализма, «под мухой» Светлов грезил: а все же, может быть, через сто лет сны о рае на земле — вдруг да сбудутся. (Так же грезил и Пырьев — фильмы «Свинарка и пастух», «Кубанские казаки» из той же категории снов, сказок, песен.)
Дикий «Провинцию» лишил всякого признака быта. Онучами, свинарником, потом со сцены не пахло. Блестящий пол (на пандусе был настелен настоящий паркет), легкие березки (на тюле, кажется) и колхозницы в шелковых светлых платьях. Мечта. Сон. Песня.
Театр Менглета — а создал он в Сталинабаде негласный «театр Менглета» — отличался всеми присущими его характеру чертами: оптимизмом, умением находить хорошее в плохом (по Станиславскому), забавное в страшном, свет во мраке.
Под негласным руководством (овал-дипломат) Менглета Сталинабадский драматический театр стал одним из лучших (из десяти примерно) театров СССР. Я не преувеличиваю.
Ленинградский театр комедии Н. Акимова в ту пору считался одним из самых замечательных театров Союза.
В эвакуации акимовцы попали в Сталинабад. И театр Менглета сравнение с театром Акимова выдержал. Коренные зрители от своего театра не отхлынули. Множество эвакуированных — прихлынуло.
У кассы Сталинабадского театра можно было услышать: «Ленинградцы что-то изображают! А у наших все по правде!»
Глава 10. Интимный театр Менглета
— Можно о ваших женщинах написать, Георгий Павлович?
Менглет молчит. Но молчание — не всегда знак согласия.
— Но как же мне, упоминая, скажем, о Паратове, не сказать о «бесприданнице». А это — ваш выбор!
— Нет! На роль «бесприданницы» эту актрису — не будем называть имени — выбрал режиссер спектакля, Шурик.
— Бендер? — Да!
— Но вы не протестовали?
— Я в распределение ролей не вмешивался.
— Допустим… Но как же вы не подумали, что с такой Ларисой провал спектакля обеспечен?
— Почему?!
— Тяжелая челюсть, голова неловко посажена на шею…
— Замечательная фигурка, ножки!… Прекрасно танцевала и пела.
— Королева — пела лучше!
— Я своей жене главных ролей не выхлопатывал.
— С первого явления в глазах мука, слезы. Обида. Злость. Это что ж, режиссерское задание?
— Конечно нет!
— Но иначе быть не могло! Вы же ее только что бросили. Не Паратов — Ларису, а Жорик — свою очередную…
— Я никого никогда не «бросал»!
— Ну, скажем, «отлюбили».
— О чем книга? — Менглет недоволен.
— О вас!
— Обо мне в театре?
— И о вас в жизни.
— Мы свалимся в грязь!
— «Состав земли не знает грязи — // Все искупает аромат».
— Пастернак!!!
— Не все же цитировать Бибикова и других малоизвестных поэтов. «Бесприданница» объясняется с Карандышевым, а Паратов — только что отыграв с пей сцену — в белой поддевке, в лаковых сапогах… целуется! Под луной! С другой… очередной!
Менглет молчит.
— Играли в летнем театре. Кулисами был сад, -говорю я. От вашего лица пахло гримом… и вы целовались аккуратно, чтобы не смазать общий тон!
— Какая у вас память.
— Не жалуюсь.
Менглет улыбается.
— А муж «бесприданницы», назовем ее «Н»…
— Замечательный чудак! — подхватывает Менглет. — Еврей-ницшеанец. «Падающего — толкни». «Когда идешь к женщине — бери с собой кнут!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95