Отдохнув немного в номере, Николай Гаврилович вышел в город и направился к пристани. Он хотел встретить Ольгу Сократовну – она должна была приехать в тот же день.
Шумно и многолюдно было в этом городе, где основная масса разноплеменного населения занималась торговыми делами. Здесь жили русские, украинцы, армяне, греки, персы, татары, хивинцы…
Почти весь день провел он на пристани. Уже надвигался вечер и сгустилась темнота, когда прибыл пароход и он различил среди шагавших по тралу пассажиров фигуру Ольги Сократовны…
Прошло несколько дней. За это время Ольга Сократовна подыскала небольшую квартиру из трех комнат на Почтовой улице. Скудно обставлено было их новое жилище: два стула, шаткий стол, диван, постели и больше ничего.
Едва успели они перебраться на квартиру, как из Петербурга приехали сыновья. В 1862 году Николай Гаврилович оставил их детьми, а теперь Александру было уже двадцать девять лет, а Михаилу – двадцать пять. И теперь отцу и сыновьям предстояло как бы заново узнавать друг друга. За то короткое время, что сыновья пробыли с ним в Астрахани, Николай Гаврилович не успел даже сблизиться с ними, не успел по-настоящему рассказать обо всем, что было пережито им за два десятилетия разлуки с семьей. Ему очень хотелось, чтобы и Александр и Михаил остались теперь в Астрахани, но план совместной жизни с ними оказался, к огорчению Николая Гавриловича, неосуществимым.
И когда сыновья уехали снова в Петербург, Николай Гаврилович писал Пыпину: «Мое знакомство с моими детьми еще очень слабо. Они приехали сюда людьми совершенно «незнакомыми» мне. В неделю или восемь дней, которые провели они со мною, мог ли я хорошо узнать их способности? В особенности Миша, бывший все это время непрерывно занят житейскими хлопотами, едва имел досуг раза два, три в день поговорить со мною по нескольку минут. Приехал он незнакомый к незнакомому и уехал почти незнакомый от почти незнакомого».
Пережитые муки не сломили благородной гордости Чернышевского и большого чувства человеческого достоинства. Одною из главных его забот была теперь забота о погашении долгов близким людям, помогавшим во время его ссылки Ольге Сократовне и сыновьям. Не только близким, но и казне хотел он вернуть свой «долг». И хотя весьма скудны были его средства в первые месяцы жизни в Астрахани, он счел необходимым прежде всего обратиться к губернатору с просьбой сообщить ему, какую сумму составляют его, Чернышевского, «долги» казне, имея в виду выданную ему в Иркутске ссуду на путевые издержки и предоставление нового тарантаса от Иркутска до Оренбурга.
Николай Гаврилович вернулся из Сибири физически надломленным, больным, но вовсе не утратившим готовности работать. Он заговорил об этом в первых же письмах из Астрахани, адресованных Пыпину, который был одним из членов редакции журнала «Вестник Европы»:
«…Я еще сохранил способность по целым месяцам работать изо дня в день, с утра до ночи, не утомляясь…». «В минуту приезда сюда, как и на каждой станции пути, я был совершенно готов по неутомленности сесть за работу, работать, пока захочется есть, и, поев, продолжать работу до поздней ночи, если начало ее было утром, или до позднего времени дня, если начало ее было ночью…»
Изнурительным, говорил он, был не путь из Сибири в Астрахань. Изнурительно жить без работы.
Он надеялся, что с помощью Пыпина ему удастся начать печатать беллетристические произведения в «Вестнике Европы». Память Николая Гавриловича настолько полно сберегла множество написанных еще в вилюйской ссылке и там же уничтоженных повестей и романов, что теперь он мог бы диктовать их наизусть без запинки.
Сыну Александру, у которого была большая склонность к творчеству (он писал стихи, драматические этюды), Николай Гаврилович в виде опыта в течение двух часов без перерыва рассказал первую главу одной из таких повестей.
Еще в Сибири Николай Гаврилович строил широкие планы литературных работ. Большое место в этих планах занимали беллетристические произведения. Кроме того, он предполагал теперь осуществить издание большого сборника лучших повестей русских писателей и поэтическую антологию. Тут он выступил бы в роли редактора-составителя. Далее Чернышевский рассчитывал на новое, переработанное издание «Очерков политической экономии» Милля со своими обширными комментариями. Он готов был также писать научные статьи для журналов по вопросам философии, истории, экономики, естествознания, языковедения. И, наконец, он изъявлял готовность переводить книги немецких и английских ученых.
Но по ответным письмам Пыпина Чернышевский понял, что издатели журналов не станут печатать его оригинальные произведения без специального разрешения властей. А начать хлопоты об этом никто не решался. Случилось так, что переводы, занимавшие в планах Чернышевского последнее место, стали единственно реальной возможностью заработать кусок хлеба для семьи. Пыпин обещал Николаю Гавриловичу подыскать подходящие для перевода научные книги.
Что ж… На первое время он должен был удовлетвориться этой «грошовой» работой. И он садится за перевод присланной Пыпиным книги немецкого филолога Шрадера «Сравнительное языкознание:», хотя отлично сознает, что она не имеет подлинной научной ценности. Чернышевский чуть ли не стыдился, что невольно будет содействовать изданию подобных книг, но выбора для него не было даже и в этой области литературной работы. Приходилось утешаться тем, что имя его не будет выставлено на книге.
Однако взявшись «по праву нищего» за этот подневольный труд, он не захотел остаться только переводчиком, пассивным исполнителем литературных заказов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153