С тяжелым сердцем мы пустились в обратный путь. Свобода, казавшаяся такой близкой, опять стала призрачно далекой. Друзья встретили нас со смешанным чувством радости, что мы вернулись, и разочарования, что план не удался. В тот же день нас снова перевели в Манпхо и разместили в поле между рекой и дорогой. Там командование лагерем принял высокий худой корейский майор, угрюмый и неуклюжий.
Я был ужасно разочарован, что попытка освобождения не удалась, и не был уверен, что охранники сказали нам правду. Может быть, они просто струсили? Я думал, что американцы не так уж далеко и если продолжать идти в южном направлении через горы, идти ночью, отлеживаясь днем, избегая деревень и дорог, можно дойти до американских позиций, даже если путь займет целую неделю. Стоял сентябрь, и в дороге можно было питаться ягодами и маисом.
Я обсудил план с Мидмором и Дином и предложил им предпринять новую попытку освобождения. Они согласились, и мы решили пуститься в путь той же ночью, когда все заснут. Днем Мидмор сказал, что все обдумал и решил не идти с нами. Он считал план слишком опасным и сомневался, что мы пройдем через линию фронта, а если нас поймают, то расстреляют на месте как шпионов. Дин и я решили идти вдвоем.
Было часов одиннадцать, когда я подполз к яме в земле, где Дин устроился на ночлег. Охранники сидели поодаль вокруг костра. Я прошептал, что готов. Идем ли мы? Дин ответил, что по серьезном размышлении понял — затея слишком опасна, и он остается. Я сказал, что в любом случае попробую, и он пожелал мне удачи. Я пополз в сторону дороги, а когда счел, что нахожусь достаточно далеко и меня не видно, встал и пошел. Вскоре я добрался до дороги, быстро перебежал ее и полез в гору. Часа через два, если не больше, я достиг вершины, и дорога пошла вниз, в долину. Не знаю, сколько времени я спускался, наверное, около часа, когда вдруг из-за кустов вышел корейский солдат и преградил мне путь винтовкой. В смутной надежде, что меня пропустят, я сказал, что я — русский. Скорее всего, он мне не поверил или решил, что мою личность должен установить начальник, и поэтому приказал следовать за ним.
Вскоре мы пришли к пещере, внутри которой горел костер. Вокруг него сидели человек десять солдат. Один из их оказался капитаном. Он предложил мне сесть рядом и стал по-корейски спрашивать, кто я такой. Сначала я попытался уверить его, что я — заблудившийся русский, он попросил документы, а я, убедившись, что такая тактика никуда не годится, признался, что являюсь английским вице-консулом, бежавшим из лагеря для интернированных в Манпхо. Оказалось, что капитан знает о существовании лагеря. Разговор шел в основном на корейском языке (я знал всего несколько фраз по-корейски) с редкими вкраплениями русских слов. Солдаты, которые тоже вступили в беседу, смотрели на меня с огромным любопытством, будто никогда не видели белого человека. Удовлетворившись ответами, они велели мне сесть на некотором расстоянии от огня спиной к стене пещеры. Так я и провел ночь, иногда дремал, чувствуя себя усталым и подавленным из-за того, что меня поймали так быстро, будущее казалось неопределенным.
Утром меня вывели наружу и разрешили сесть на холмик неподалеку от входа в пещеру. Теперь я увидел, что нахожусь в маленькой, необыкновенно красивой долине. От теплых солнечных лучей я слегка приободрился. Между тем солдаты занялись своими делами, умывались в текущем поблизости ручье и готовили завтрак. Я по-прежнему оставался объектом огромного любопытства, и время от времени они собирались вокруг меня и делали какие-то замечания — я их не понимал, но слова были явно оскорбительными, потому что вызывали у всех взрывы хохота. После того как завтрак, которого мне в любом случае не хватило бы, был съеден, капитан собрал солдат и долго беседовал с ними, закончив чем-то вроде долгого перечня инструкций, а потом, захватив с собой солдата-конвоира, дал мне понять, что я должен следовать за ними. Мы отправились по узкой тропе и часа через два пришли в Манпхо, где меня сразу отвели в лагерь и передали с рук на руки угрюмому майору.
Товарищи по несчастью окружили меня, горя желанием узнать, что со мной случилось. Майор приказал всем — мужчинам, женщинам и детям — встать в круг, а мне выйти в середину. Представитель Армии спасения Лорд, свободно говоривший по-корейски, был приглашен переводчиком. Минут двадцать майор разглагольствовал, указывая на меня и время от времени ужасно озлобляясь. Не помню точно, что он сказал, но все сводилось к тому, что я очень плохой человек, нарушивший правила лагеря и законы Северной Кореи, и, вместо того чтобы, как мне положено по рангу, служить примером для товарищей, я оказываю на всех дурное влияние. Он закончил предупреждением, что, если я снова попытаюсь бежать, буду расстрелян на месте; то же случится с любым, кто захочет повторить мою попытку. Потом всех отпустили, а мне разрешили присоединиться к товарищам и никак больше не наказали. Я не раз потом удивлялся, почему отделался так легко, ведь через несколько дней во время перехода, известного под названием «марш смерти», майор безжалостно расстреливал каждого отставшего американского солдата, который был слишком слаб, чтобы догнать колонну. Думаю, он не мог без согласия Пхеньяна взять на себя ответственность за казнь английского дипломата, который был заложником правительства, а в тех условиях получить это согласие было невозможно.
Я подробно рассказываю об этом эпизоде, так как в дальнейшем он послужил поводом для предположения, будто меня поймали в горах, запугали немедленным расстрелом и, чтобы сохранить жизнь, я признался, что работаю в разведке, и предложил услуги Советам, а потом меня шантажировали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123