— Это же все ужасно? Ты так думаешь? — спросила Наташу.— Ясное дело.— поэтому уверена, ты готова помочь мне.— Чем смогу… А как?— Мне надо поселиться в студенческом общежитии. Ну будто я приехала поступать или подруга чья-то. Мне надо посмотреть, как там живут, как юноши и девушки проводят свое время. Чтобы написать все по правде. Чтобы помочь было тем, кому нужно.— А что я делать должна?— Ничего. Мне от тебя нужен только твой паспорт. Я с ним пойду туда. Со своим не могу. Я должна прическу сменить. Одеться, как ты. Чтоб никто не узнал.— Ой, как интересно! Я тебе тогда все отдам воркутинское! И сережки, и юбку, и кофту! Раз такое дело-то! И цепочку с крестиком бери! Бери, бери, у меня ещё одна, серебряная есть и такой же крестик!— Ой и бедовые мы с тобой девки, Наташа! Надо бы отца поблагодарит лишний раз.— И верно! Бедовых девок в свет пустил! Со мной поедешь или я тебе все привезу?— С тобой. Но ты и матери ни слова.— Поняла.— И ещё одно: в Москве не появляйся до двадцатого июня. Я тебе сама позвоню, когда будет можно.— Раз надо — не высунусь с дачи.— Теперь я тебя расспрошу про Воркуту, про школу, где ты училась, про детсадик, про дом, где жила…— Давай, начинай…
… Глянула в окно, где сияло чистотой и невинностью голубенькое майское небо, почикала ножницами по воздуху и резанула… К моим ногам слетела длинная светлая прядь…Михаил, как ему и было велено, сидел на кухне, допивал кофе и продолжал считать мою затею по меньшей мере необдуманной. У двери, в прихожей, уже стояла его командировочная тяжеленная сумища, где основное место занимали фотопринадлежности, включая три фотоаппарата и фоторужье.— Вхожу на подиум! Музыка! Гляди!— Мать честная! — воскликнул он то ли в восхищении, то ли в досаде. — Во что себя превратила! Глухая провинция! Не жалко волос-то?— Не-а. Немножко.— Ох, Татьяна, Татьяна… И куда лезешь на свою голову! Не женское это дело!— Ага! Женщине пристало лишь прозябать на задворках жизни. Без претензий.— В последний раз спрашиваю: ты хоть понимаешь, куда лезешь? Там уже целых два трупа. Или три.— Не каркай! Но если я уже и волосы изуродовала во имя правды — значит, ходу мне назад нет.Он поднял с пола свою сумищу…— Знаешь, почему ты затеяла все это? Потому что без любви живешь, без настоящей, кондовой любви, чтоб до скрежета костей и поломки челюстей.— Золотые слова роняешь, Михаил! Но дороже всего была бы подсказочка: где сыскать такого мужичка, чтоб он к тебе и ты к нему со всей искрометной страстью, чтоб друг от друга автокраном не отодрали? Где? Сам-то куда, между прочим, помчался? В Таджикистан, на границу, где пульки не только соловьями свистят, но и жалят. Чего тебе-то в Москве не хватает?— А может, тоже любви? Надо подумать. Так или иначе, хочу встретить тебя здоровой и невредимой. И веселой тоже!— А я — тебя. Два дур… то бишь сапога — пара.И мы рассмеялись. Он захлопнул за собой дверь. А я осталась одна-одинешенька в чужой квартире, с чуждой мне челкой до бровей, разлученная с родными и близкими. Зато при «легенде», подтвержденной чужим, но отнюдь не фальшивым, паспортом, со знанием разного рода подробностей из жизни Наташи Игнатьевой из Воркуты, которая, кстати, согласно придумке Михаила, есть евойная любовница… А то б почему он держал её в своей комнате? Какой ему интерес?… На следующее утро, как и было договорено через Михаила, молоденькая женщина с челкой, весьма провинциального вида, робко входила в кабинет директора Дома ветеранов работников искусств Удодова Виктора Петровича.— Я — Наташа, из Воркуты, — произнесла смиренно, замирая на пороге и поначалу даже как бы не смея поднять глаза на Большого начальника за столом. — Я от Михаила Воронцова… он фотографирует для газет…— Ясненько, ясненько, — зарокотал баритон. — Что ж вы стоите, садитесь!Села. На кончик стула.— Ваши документы, пожалуйста…Протянула паспорт и трудовую книжку, робко взглянула на человека за столом: «Совсем не узнал?! Или притворяется?!» Нет, судя по всему, принял «Наташу из Воркуты» за чистую монету, никак не сопоставив её с давешней экстраординарной мадамой в черной широкополой шляпе, алом пиджаке, белых брюках, черных перчатках, черных очках…От сердца отлегло, и оно застучало чаще, словно получило полную свободу… Стало быть, первая мизансцена сыграна как надо, на «ура»? но нет, нельзя расслабляться… Может быть, он только делает вид, что доверился?— Значит, без прописки в Москве? И как же мы с вами? Есть же закон…— А мама говорит, меня временно пропишут… Завтра уже.— Без нее? Почему? Куда же она денется?— Она пока в деревню под Краснодар хочет уехать. Там дом старый от бабушки остался… А я не хочу в деревню. Мне в Москве хочется…— Всем в Москве хочется! Но вы знаете, что зарплата, если я приму вас на работу, несерьезная?— Зато здесь тихо, красиво, никаких рэкетиров…— При чем тут рэкетиры? Вам что, приходилось с ними сталкиваться?— Ага. Я пробовала у нас на рынке в Воркуте торговать…— Понятно. Не получилось?— Не-а. Не умею.— Понятно. Ну что ж, голубушка, договоримся так: я беру вас на месяц пока, это испытательный срок. Дальше видно будет. Нам нужна уборщица на второй этаж. Мы штат не раздуваем. Поэтому если будет нужда, вы готовы подежурить ночью? Раз в детском саду работали… Кстати, а почему вы не захотели здесь в детсад? В Москве?— Почему? Ну надоело… дети… кричат, плачут… И денег кот наплакал…— Понятно. Знать надо, усвоить: старые — что малые. У них тоже бывают причуды, обиды… И вот ещё что — у нас коллектив очень дружный. Очень. Надеюсь, вы не из склочных?— Да нет…— Ну и прекрасно. Повторяю: беру вас на месяц, а там посмотрим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108