А мамина — Дарья Аксентьевна — прекрасно исполняла родные гуцульские песни.
Брат Женя тоже обладал хорошим слухом, сильным голосом. В школьные годы мы даже пели с ним дуэтом и импровизировали на гитарах.
Что касается меня, то, как вспоминает сегодня папа, я с детства любил «выступать на публику». В шесть лет взбирался на стул и палочкой дирижировал воображаемым оркестром. Чем не предвидение моих нынешних дирижерских увлечений!
Впрочем, один сон я запомнил на всю жизнь: почему-то еду в какой-то машине за рулем. Конечно, все мечтают в детстве порулить, но это была моя машина. Она черного цвета, а я в белой рубашке. Тепло, окно машины открыто. И я — уже гастролирующий музыкант. Еду во Львов. Вот такой провидческий сон был у меня в самом раннем детстве. Конечно, он был не случаен и, скорее всего, оказался следствием маминых мечтаний и действий.
Я — стопроцентный результат маминых трудов.
В то же время совершенно не хочется обижать папу. Он тоже потрясающая личность. Именно он развивал во мне увлеченность музыкой. Правда, не классической, но очень мелодичными эстрадными песнями и романсами. У папы был очень хороший голос.
Через несколько дней после того, как у нас появилась скрипка, в дом ввезли пианино. Это был подарок дедушки:
— Раз внука начали учить музыке, значит, в доме должно быть пианино.
И я впервые, собственно, прикоснулся к музыке именно через пианино. На скрипке я пока только пытался научиться извлекать более-менее приятные звуки, а на рояле одна нотка, другая нотка — и уже получается какая-то мелодия. И мне это нравилось. Папа говорил:
— Ну, давай, вот я спою «Очи черные», или «Я встретил вас», или что-то из репертуара Николая Сличенко или Муслима Магомаева, а ты подбирай музыку.
И вот эти песни, романсы мне приходилось просто с нуля подбирать, чтобы аккомпанировать папе. А ему очень нравилось проводить время со мной у пианино. Где-то даже сохранилась фотография — мое первое выступление на сцене. Это был «Голубой огонек» у папы на работе. Папа был ведущим. И вот та самая Валя Стрельченко, из-за которой меня, видимо, вообще начали учить музыке, в этом «Огоньке» принимала участие. Она должна была спеть какую-то песню, популярную тогда. За несколько часов до начала возникла идея, чтобы я ей саккомпанировал. Она выбрала песню «Давай никогда не ссориться, никогда, никогда». И я должен был играть на слух, без нот! Подобрал какой-то проигрыш, очень нервничал… Страшно было невероятно.
И было мне десять лет без одного месяца.
Про альт, гитару и баклажанную икру
Формально события развивались так. Меня «поступили» в музыкальную школу-семилетку. Но учиться в двух школах — общеобразовательной и музыкальной — было сложно. И после четвертого класса я был переведен в музыкальную десятилетку им. С. Крушельницкой. В скрипичном классе мест не оказалось, и маме предложили записать меня в класс альта. Родители всполошились — что такое альт и кому он нужен… Стали советоваться с музыкантами и в конце концов решили: «Важно не на чем играть, а как играть!» Для меня же решающим оказался совет одного из моих старших товарищей:
— Альт требует для упражнений гораздо меньше времени, чем скрипка. Получишь больше возможности заниматься гитарой.
Вот это было важно! Я очень увлекался гитарой, а потом электрогитарой. Так что скрипкой занимался для мамы, а гитарой для себя, для сердца. Но собственного инструмента у меня не было, и мне все время приходилось одалживать его. Однажды случилась настоящая трагедия — в трамвае я вдребезги разбил чужую гитару. Весь класс мне помогал. Собирали по 50 копеек, по рублю. Остальное добавила тетя — папина сестра. Гитара была восстановлена. Родители ничего не знали об этом, и потом, когда все успокоилось, я всерьез побеседовал с мамой и сказал, что мне нужна гитара. Я понимал, что это дорого — 240 рублей, поэтому сразу же добавил, не дав ей возможности ответить:
— Если у меня будет своя гитара, обещаю каждый день на час больше заниматься на альте.
Мама поговорила с папой, они, видимо, обсудили с дедушкой, сбросились и купили мне гитару. Мама сделала это, желая, чтобы я играл на альте. Она, как всегда, мудро поступила.
Я был в классе любимчиком именно потому, что имел гитару. Одноклассники были в основном детьми профессоров и потому очень домашними, «правильными», а я — отнюдь не парниковое растение — ездил на велосипеде задом наперед, метал ножик, играл на танцах. Хотя, как я понял позднее, так не бывает, чтобы тебя любили все. Но это уже потом… А пока ты — милый, симпатичный, играешь на гитаре, без ума от «Битлз»…
Это было самое время их взлета, и все сознательное юношество города Львова, как Ливерпуля и Лондона, да и всей Европы, было влюблено в феноменальную четверку. И я тоже не был исключением. Вскоре у меня появилась гитара «Вокс». Гитара той же самой марки, что и у Джорджа Харрисона. Не копия, а именно такая же.
Каким образом это приобреталось? Разные группы и ансамбли завершали свои турне по Советскому Союзу как раз во Львове — играли последние концерты и здесь же часто распродавали свои микрофоны и гитары. Вот так гитара попала ко мне, если не ошибаюсь, от группы «Червони гитары» из Югославии.
Ой, боже мой, я помню, «Песняры» приезжали. Мы вместе играли. Молодой Владимир Мулявин делал три шага вперед и потрясающе виртуозно исполнял что-то на гитаре, а я тоже считался виртуозом, и получался самый настоящий «джем сейшн», так это называется. Много лет спустя мы с Мулявиным встретились в Таллине. Я напоминал-напоминал ему юнца с усами (у меня тогда усы были!) во Львове, но он так и не вспомнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58