В таком положении стыдно выходить на сцену. Беременным дома надо сидеть! — сказала незнакомка, резко повернулась и ушла, оставив ошеломленную женщину. Как злобны бывают люди! Рождение В 23-ем роддоме работала заведующей отделением приятельница Сергея Владимировича.Если хотите, чтобы ребенок был здоров, Наташу надо положить на сохранение, — авторитетно заявила доктор, — Мы поколем ее витаминами, подкрепим сердечко, чтобы все прошло хорошо.Наталье пришлось встречать Новый год в роддоме. Это был самый грустный Новый год в ее жизни, со слезами на глазах она вспоминала прошлое новогоднее торжество. Молодой женщине так хотелось домой! Утешало во всей этой оздоровительной процедуре то, что все равно Андрон и Сергей Владимирович должны были улететь после Нового года в Англию писать сценарий “Щелкунчик”.Каждый день к Наташе приезжал шофер — чудный Игнатий Станиславович Казарновский. Он привозил невольной узнице всякие вкусности. У молодых была своя “Волга”, Андрон водил сам и в основном Игнатий Станиславович возил Наталью. Это была замечательная личность, Пан Игналик — шутя звали его в семье. Сам он — маленький, худенький, но на его лице гордо реял огромный рубильник. Добрый, услужливый Пан Игналик был поляком, он родился в прошлом веке. В январе 65-ого ему было семьдесят восемь лет, водительские права он имел с двенадцатого года. Пан Игналик рассказывал, что до революции работал шофером у графа Пуришкевича, тогда автомобиль могли позволить себе только очень богатые люди.— Вы знаете, Наташенька, — рассказывал Игнатий Станиславович, поблескивая глазками из-под кустистых бровей, — В графском доме одной прислуги было шестьдесят четыре человека. Когда графинюшка выходила из машины, я ей дверку открывал, а она мне жаловала пять рублей золотом.— Игнатий Станиславович, я вам даже нашими бумажными пять рублей дать не могу, когда вы меня из машины высаживаете.— А вот Любовь Петровна, — он имел в виду Любовь Петровну Орлову, у советской звездной четы он проработал двадцать пять лет, — должен признаться, скуповата была.Наталья обожала поездки по Москве с Игнатием Станиславовичем. Пан Игналик помнил дореволюционную и послереволюционную Москву, с удовольствием рассказывал девушке, как раньше все было хорошо. Едут они по какой-нибудь старомосковской улочке, а он и вскрикнет: “Ах, какие здесь были колбасные ряды!”. Проедут еще метров двести, и он снова всплеснет руками в кулинарном восторге: “Ох, а какие рыбные ряды! Осетры, стерлядь, щуки — эх, разве сейчас жизнь!” — и начинал пыхтеть, смешно надувая щеки. Наташа очень пугалась:— Игнатий Станиславович, покажите, на какую педаль нужно жать, чтобы затормозить. А то вы так пыхтите, вдруг чего случится.— Думаете, окочурюсь? Э-э-э, как бы не так, я еще крепкий! — и он корчил грозную рожицу, в доказательство своего неоспоримого здоровья. Наталья начинала хохотать, а Пан Игналик, довольный своими актерскими дарованиями, показывал на какую педаль надо нажать.В обязанности Игнатия Станиславовича входило закупать продукты, сдавать белье в прачечную, да и другие хозяйственные заботы. И, несмотря на свой почтенный возраст, он был всегда весел, бодр, беспрестанно курил папиросы и никогда не отказывался от водочки. Выпив стопочку, он довольно покрякивал.Каждый день пан Игналик привозил Наташе в роддом бутылку свежевыжатого морковного сока для поднятия гемоглобина, домашние пирожки, икру, фрукты, а Наташа передавала с ним записочки Наталье Петровне и Андрону. Письма мужу Наталья писала по-французски, что его очень радовало. Она много читала и никак не могла дождаться, когда же, наконец, народит ребеночка. Ей было так печально — женщины одна за другой рожали деток, а Наташа все лежала и лежала. В роддоме ее уже все знали, она была самой молоденькой роженицей.
Наступило пятнадцатое января. День был морозный, игривый, снежинки-толстушки кружились в хороводе. Наталья смотрела в окно и чувствовала себя вполне беременной, чтобы родить малыша. Вдруг форточка отворилась, и в окно дунул ветерок. Наташе почудилось, что откуда-то тихо доносятся волшебные трели. Стеклянные звуки стали яснее, и она отчетливо услышала: “Родишь, родишь, сына родишь. Маленького, черненького, востроглазенького! Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, дзинь-дзинь!”. Прибежала рассерженная нянечка, насмерть закупорила окно. Очарование звуков оборвалось, зато стало нестерпимо неудобно, больно. “Кажется, началось! Позовите врача!”.
Доктора спросили измученную маму: “Ну, что будешь еще рожать?”. Обычно сразу после родов женщины отвечают: “Ни за что”. А Наталья весело: “О-о-о, обязательно еще троих!”. Какое счастье увидеть своего сыночка! Такого маленького, черненького, востроглазенького! Этот беспомощный комочек был самым дорогим, самым родным в мире. Все Наташино существо благодарило Бога за подаренную радость!После родов у Натальи началось заражение крови, еще около месяца она пролежала в роддоме с высокой температурой. Есть она ничего не могла, и врачи велели принести кагор для поднятия аппетита молодой мамы. За два месяца, проведенных в роддоме, Наташа с грустью много раз наблюдала под окнами трогательные сценки — новоявленных мамаш приветствуют свекрови, родственники, а ошалевшие от счастья папы часами прыгают на морозе. Андрон был в Лондоне и к Наталье, кроме Игнатия Станиславовича, никто не приезжал. Другим роженицам присылали гвоздики, правда, их тут же отсылали обратно — в те строгие времена для поддержания полной стерильности не разрешалось в палатах ставить цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79