Желая ему помочь, миссис Шю принесла перо, чернила и бумагу, однако в это самое время воздух вздрогнул от гулкого звона церковных колоколов, удары которых потрясли болезненно чувствительные нервы По. Отодвинув лежавший перед ним лист бумаги, он сказал: «Эти звуки меня сегодня раздражают, писать нет сил. Тема ускользает, я чувствую себя опустошенным». Тогда миссис Шю взяла перо и написала: «Чудный звон, звон серебристый». По быстро закончил станс и снова впал в прострацию. Но миссис Шю не отступала и начала следующую строфу: «Звон тяжелый, звон железный». По, точно очнувшись, добавил еще два станса, а сверху написал: «Стихотворение г-жи М. Л. Шю». После ужина его проводили наверх и уложили в постель совершенно обессиленного. Миссис Шю позвала к нему доктора Фрэнсиса, своего давнего знакомого, с которым не раз встречался и По. Сидя у постели больного, они внимательно следили за симптомами. Пульс был слабым и прерывистым. «Он страдает болезнью сердца и не проживет долго», – заключил доктор Фрэнсис. Признаки этого недуга миссис Шю замечала и раньше. Оба понимали, что дни По сочтены и что он близок к умопомешательству. Сам он, однако, кажется, не сознавал грозящей ему опасности.
Стихотворение «Звон» подверглось впоследствии многочисленным переделкам и было опубликовано уже после смерти По.
Когда миновал кризис, сообщает миссис Шю, По проспал двенадцать часов кряду и был затем отвезен в Фордхем доктором Фрэнсисом – «старик был с причудами, но дело свое знал превосходно». По находился на грани полного истощения. Нервы его были так напряжены, что малейшие волнения оказывали на него воздействие, никак не соизмеримое с вызвавшими их причинами. Он впал в совершенно болезненное состояние, временами бредил или скитался неизвестно где и потом не мог рассказать, что с ним было.
Однажды он в полубреду поведал миссис Шю о якобы совершенном им путешествии в Испанию, где он дрался на дуэли, был ранен и выхожен какой-то шотландской дамой, чьего имени он не может открыть. Он показал миссис Шю шрам на плече, будто бы оставшийся с тех пор. Из Испании он отправился в Париж и написал там роман, который вышел в свет под именем Эжена Сю, и т. д. и т. п.
Поддерживать дружбу с человеком, страдающим столь тяжелым душевным расстройством, было чрезвычайно трудно. Кроме того, миссис Шю – женщину опытную и рассудительную – очень встревожила растущая привязанность По, его усиливающаяся зависимость от ее забот. Она понимала, что дальше так продолжаться не может и что окружить По уходом и лаской, так ему необходимыми, способен только близкий человек, пользующийся правами члена семьи. Она посоветовала По оглядеться вокруг и найти женщину, которая, став его женой, дала бы ему все, в чем он нуждался. Доктор Фрэнсис, со своей стороны, предупредил По, что, если тот не откажется от всяких излишеств, конец наступит очень скоро. Предостережение возымело действие, и некоторое время По сдерживал себя – впрочем, совсем недолго. Миссис Шю мягко, но решительно дала ему понять, что их отношения должны прекратиться. Она убедилась, что сделала все от нее зависящее и что продолжение близости навлечет на нее те же беды, от которых миссис Осгуд пришлось бежать в Олбани.
Итак, миссис Шю ушла из жизни По, но в памяти его еще долго звучали слова ее прощального совета. Да, сейчас ему как никогда было необходимо женское участие. Но искал он скорее ангела, чем женщину, и, покинутый ангелами, хранившими его раньше, – Вирджинией и миссис Шю, – он тщился заполнить образовавшуюся пустоту. Желанные черты своего идеала он, казалось, обнаружил в Холен Уитмен. Читая ее стихи, По ощутил в ней родственную душу, на поиски которой решил теперь отправиться.
Глава двадцать четвертая
Саре Хелен Уитмен, которую По довелось лицезреть «лишь однажды» – три года назад, ночью, стоящей в дверях ее дома на Бенефит-стрит, – суждено было вдохновить, «быть может, прекраснейшие из когда-либо написанных любовных посланий». Встреча с их автором явилась самым волнующим и вместе с тем самым загадочным событием в ее жизни, большую часть которой она провела, вслушиваясь в доносившиеся «с того света» стуки, шорохи и невнятный шепот, интриговавшие, изумлявшие, увлекавшие и развлекавшие целое поколение американцев, пустившихся в странствия по сумеречным долинам Аэндора.
К 1848 году призраки прочно обосновались в Америке – главным образом, в ее северо-восточной части. В их неосязаемом присутствии столы начинали отплясывать джигу, занавески таинственно колыхались и трепетали, а дамы впадали в транс, часто переходивший в истерики. Спиритизм и прочая мистика сделались велением моды. Даже среди людей, ей не поддавшихся, было мало таких, на кого все это не производило бы впечатления. Течение это брало начало в самых глубинах скованного предрассудками и ограничениями общественного сознания, в великом духовном томлении, проявления которого ошибочно считали литературной условностью. На самом же деле в период с 1820 по 1860-е годы – насколько написанное тогда поддается правильному пониманию и толкованию – подобные умонастроения владели очень и очень многими – особенно молодыми людьми и женщинами. Избегнуть гнетущей скуки ханжеского семейного благонравия – нетерпимого, а потому и нестерпимого – в ту пору можно было в основном двумя путями – один вел на Запад, другой – в область потустороннего. Искали на обоих, хотя и в разных направлениях, по сути, одного и того же – духовного освобождения.
Жившая в Провиденсе (штат Род-Айленд) Хелен Уитмен была душой местного духовидческого братства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125