Я сидел в кресле, и руки толстыми дугами свисали вниз. Врач периодически заставлял меня считать вслух, чтобы видеть, как я себя чувствую.
После четырехдневной отработки обратного дыхания я достаточно подготовился для тренировки в камере.
Костюм оставался в ненакачанном состоянии до тех пор, пока давление в барокамере соответствовало высоте меньше двенадцати с половиной тысяч метров. Давление в камере уменьшалось постепенно, и по мере его уменьшения врачи вручную нагнетали воздух в шлем и костюм, чтобы я привыкал к энергичному сжатию костюма. Но на самом деле при нарушении герметизации кабины давление в костюме обрушивается на летчика сразу. Тщательно проинструктировав меня об особенностях барокамеры и научив действовать рукоятками для достижения в костюме того давления, которое устанавливается в барокамере, врачи оставили меня одного. Теперь я должен был сам управляться с высотным костюмом. За мной наблюдали через иллюминаторы и через громкоговоритель, висевший перед моим креслом, задавали вопросы, на которые я должен был отвечать.
* * *
Настал день, когда программа обучения была выполнена. Пора было в последний раз испытать костюм и летчика. Чтобы имитировать внезапное нарушение герметизации кабины на большой высоте, давление в камере хотели мгновенно уменьшить с давления на высоте 11 500 метров до давления на высоте 21 500 метров. Предполагалось, что при таком резком падении давления костюм должен сработать автоматически, предохранив меня от тяжелых последствий.
Три врача наблюдали, как меня втискивают в костюм, и задавали вопросы, желая убедиться, что я усвоил все необходимые манипуляции. Они выслушали мое сердце, проверили пульс. Вблизи главного входа в большую барокамеру находился стол с холодно поблескивавшими металлическими и стеклянными медицинскими инструментами и приборами. Были приняты все меры предосторожности — год назад здесь во время испытаний погиб человек.
В день нашего экзамена для наблюдения за испытанием, связанным с внезапным сбросом давления, у барокамеры собралось много людей, которых я ни разу не видел во время своего двухнедельного обучения. Даже в костюме, тщательно пригнанном по мне, я с трудом держался прямо. Слегка сгибаясь и поддерживая тяжелый шлем, я вошел в барокамеру. Так как шлем имел самостоятельную систему питания, то для больших высот под ним заранее создавалось давление, которое оставалось таким, каким оно должно было быть в фактическом полете. В течение всего подъема на высоту дыхание шло под давлением. Теперь обратное дыхание давалось мне гораздо легче, чем две недели назад. И все-таки дышать было тяжело, хотя теперь я задерживал воздух и выдыхал его автоматически. Считать меня больше не заставляли.
Все было в порядке. Толстая стена с круглым отверстием посредине, тщательно герметизированным пластмассовой мембраной, разделяла барокамеру на две части. В той части, где нахожусь я, давление будет доведено до величины, соответствующей высоте 11500 метров. Давление по другую сторону перегородки, в большей части камеры, уменьшат до давления, соответствующего высоте 27 000 метров. По сигналу Махони будет включен специальный механизм, который разрушит мембрану, и разреженный воздух из моего отсека устремится в камеру большего разрежения. Это и будет имитировать внезапную разгерметизацию кабины в полете на высоте 21 500 метров.
* * *
Махони обращается ко мне:
— Билл, вы готовы?
Я киваю головой.
— Нет, отвечайте словами.
— Да, я готов.
Я взял с собой в барокамеру номер журнала «Ридерс Дайджест» — операция продлится, вероятно, больше часа. Большие насосы, установленные рядом с барокамерой, медленно откачивают воздух. Через громкоговоритель, установленный внутри барокамеры, я слышу настойчивый голос Махони:
— Все готовы?
Все были готовы.
— О'кэй, Билл, вы поднимаетесь на высоту 11500, — говорит капитан и опять выкрикивает: — Главная камера поднимается вверх.
Привод насоса гудит, заставляя барокамеру вибрировать. Сильный шум заполняет шлем — это неестественно громкий звук моего дыхания. Словно человек, сопротивляющийся на операционном столе действию эфира, я упорно добиваюсь постоянного притока кислорода в свои легкие. Ослепительный свет сверкает на страницах журнала, который я читаю. Это оптимистический рассказ о старушке, которая осталась одна в огромном мире и добилась высокого положения, преодолев бесчисленные трудности. Старушка открыла завод по консервированию слив и получила немалую прибыль. Что ж, очень мило. В камере тихо, тишину нарушают только мое дыхание и гудение насосов.
— Эй, Бриджмэн, считайте…
Махони и другие работники лаборатории, находящиеся у смотровых иллюминаторов, хотят убедиться, что у меня все благополучно.
— Один, два, три, четыре, пять, шесть… Хватит?
На второй год старушка получила двести тысяч долларов чистой прибыли. У смотровых иллюминаторов одни лица сменяются другими. Прошло сорок пять минут.
— Бриджмэн, посчитайте, пожалуйста.
Я считаю между вздохами. Трудно говорить и дышать в обратном порядке, и я теряю строку, на которой остановился…
Махони в последний раз обращается ко всем:
— Все готовы?
Наступает решительный момент. Для сброса давления все готово.
Лица у смотровых иллюминаторов передвигаются вокруг барокамеры, как рыбы в аквариуме. Я перестал читать. То, что произойдет сейчас, может произойти в «Скайрокете» на высоте 21 500 метров, если в кабине появится утечка. Вдруг я обнаруживаю, что сопротивляюсь поступлению воздуха под шлем. Но вот опять все приходит в норму, и я считаю, чтобы восстановить цикл:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118