– Конечно, будешь, Джоанна, - говорю я. - Конечно. Прими это платье и уезжай в монастырь. По своему выбору. Ты ведь хочешь остаться девой и молиться. Ты ведь любишь Бога. Ты хочешь Ему служить…
У нее на глазах снова появились слезы.
– Да вы меня за кого держите, ваше величество? Теперь, подписав отречение, в монастырь уйти? Чтобы вы государя моего объявили байстрюком, святых - обманом, а Францию положили к себе в карман? Нет уж, ваше величество. Я из простых, но не дура!
– Ты именно дура, Джоанна! - столько сил уходит на то, чтобы сопротивляться боли, что я уже не могу сдерживать раздражение. - Если бы ты не была дурой, ты бы радовалась тому, что я положу Францию в свой карман. Потому что в моем кармане Франции будет хорошо! Я ведь никому из французов не желаю зла, я не ем их на обед, что бы там обо мне ни говорили. Это ваши первыми ступили на английскую землю - чтобы поддержать мятежника Глендоуэра. Тебя еще не было на свете, а мне было пятнадцать, когда я гонялся за ними по болотам. Ты была еще младенцем, когда нас, англичан, позвали сюда. Твои разлюбезные арманьяки позвали нас, Джоанна, чтобы нашими руками разбить бургиньонов. Французы убивали французов - а я взял корону Франции, чтобы это остановить. Мир в Труа, о котором они визжат сейчас, что это было предательство - они первыми предложили его мне! Этот выродок Изабо…
– Не смейте так говорить о моем короле! - она даже подскочила на кровати, ударив кулаками в деревянную раму. Я рассмеялся как можно оскорбительнее.
– Твой Карл подстроил подлое убийство Жана Бесстрашного, окончательно толкнув бургундцев в мои руки. Ему на Францию было наплевать. Им всем наплевать, Джоанна - они торговали Францией с моим отцом, потом со мной. Торговали до твоего рождения и будут торговать после твоей смерти. Понимаешь? Завтра ты умрешь погано и мучительно - за тех, кто видел в тебе лишь возможность для более удачного торга, а теперь и вовсе списал в невосполнимые убытки. Неужели ты в самом деле веришь, что Бог мог поддержать предателя? Он ведь предал, твой король. Не меня, не договор, нет - предал тебя, Джоанна. За время твоего заточения мы несколько раз вели переговоры по поводу обмена пленными. Из уст его послов ни одного раза не прозвучало твое имя.
– Он не похож на вас, ваше величество, - Жанна опустила глаза на несколько секунд. - Вы человек сильный, а он - нет. Он с детства был окружен предателями и разучился доверять.
– Дитя мое, я с детства был окружен врагами, я был заложником при дворе Ричарда, я не знал, ложась спать, встану ли с постели или буду найден на ней мертвым. Но подлецом я не стал.
– Подлецом-то вы не стали, но ожесточились. Король мой все ж таки не поступал с англичанами, как вы с французами. И уж конечно, я никто перед королем. Однако все мы, и короли - никто перед Богом, а Он умер за нас.
– Джоанна, - я уже не скрываю боли, я стараюсь всю ее вложить в свой голос. - Понимаешь, дело даже не в том, каков он. А в том, что эта твоя жертва никому не нужна. И твои голоса - не от Бога. Я готов признать, что ты не еретичка и не в прелести, а просто немного больна, хотя в остальном мыслишь здраво. Но я никогда не признаю, что ты права, потому что прав я, Джоанна. Вот как все просто. Я прав. Бог отдал моему отцу корону Англии, а мне - корону Франции. Бог отнял разум у ваших пэров и даровал мне победу при Азенкуре. И Бог десять лет назад поднял меня со смертного одра, чтобы я мог принести Франции мир. Ты права, его можно получить лишь на конце копья, только это мое копье, Джоанна. Бог ведь не может противоречить Сам Себе, Он не капризная дама, чтобы сегодня благоволить одному рыцарю, завтра - другому. Ему надоело, что ваши герцоги творят - и он отдал Францию мне. Покориться мне - не стыдно и не страшно, потому что я - Его молот.
Жанна смотрит на меня внимательно исподлобья, словно не верит своим ушам. А потом медленно говорит:
– Ваше величество, я слыхала, что вы человек ученый и хорошо знаете Писание. Как же это вы можете говорить такие вещи? Я вот почти неграмотна, но я всегда очень внимательно слушаю проповедь и знаю, что когда народ Божий творил неправду - Бог отдавал этот народ в руки язычников, а после, когда народ каялся - даровал ему победу. Если вы и в самом деле молот Господень - а на то очень похоже, ваше величество, - то этим самым молотом Бог и кует французов. Он сует нас в горнило всех вместе - бретонцев, нормандцев, орлеанцев и лотарингцев - а когда раскалит хорошенько, тогда проковывает, чтобы спаять накрепко. Я не хочу идти в огонь - но ведь и железо не хочет. Однако иначе клинка не сделаешь. Вы мне хотите сохранить жизнь и требуете за это, чтобы я бессовестным враньем погубила свою душу. Пока я вас слушаю - все так убедительно, что страх берет, а как вы замолкаете - я снова не могу понять: если вы так правы, почему боитесь меня отпустить? Разве я такой уж страшный военачальник против вас? Да я всему этому на ходу училась от господ, что с вами воевали эти двадцать лет, и все еще воюют - а я уж год как в заточении. Однако же вас бьют, без меня бьют, я слушаю разговоры солдат и знаю это. Я для того только и нужна была, чтобы сказать им: они побьют вас, нет сомнений. Осмотритесь, ваше величество, вы ведь уже не с арманьяками бьетесь. С французами. Даже если я отрекусь, если предаст и отступит король и все пэры - то французы уже не дрогнут.
Шелковое платье, бесполезная тряпка, лежит на грязной соломе. Жанна смотрит на меня и я понимаю, что опять сплоховал. Так уже было с одним лоллардом - этот еретик и в огне оставался тверд и призывал своих сообщников встречать мучения без страха. Я люблю мужественных и честных людей.
1 2 3 4 5 6 7