— При чем здесь...
Артемизия жестом велела ему замолчать.
— Несколько лет назад, мой благородный сын, когда ты был еще слишком мал, ужасная эпидемия прокатилась по нашей округе.
— Тритоны? Грудные жабы?
— Нет, не жабы. Жабы — пустяки по сравнению с этой трагедией. Жертвами недуга становились исключительно самцы, и они были поражены.., туда... О, смогу ли я произнести это? Они были деформированы!
Принц Арбол весь обратился в слух, хотя и не выглядел испуганным, как следовало бы.
— Оу! Как деформированы? Капсилак, мой оруженосец, на прошлой неделе хвастался двухголовым ежиком. Но если последствия эпидемии оказались такими ужасными, я скажу ему, чтобы он засунул этого ежика...
— Отростки, — произнесла наконец королева Артемизия. — У них образовались отростки.
— Где?
— Вот здесь. — Она показала на специально отлитый для Арбола доспех, о назначении которого юный принц даже не догадывался. Королева подробно описала чудовищные опухоли, которых стыдилось большинство мужчин.
Арбол передернулся.
— Это звучит.., ух. Но, мам.., папа тоже этим страдает?
Артемизия кивнула.
— А почему бы ты думал, я избегаю его? О, это тяжелое зрелище, и надо приложить все усилия, чтобы уберечь короля от позора. Мой мальчик, тебе посчастливилось быть одним из немногих оставшихся в Гидрангии мужчин, чьи генеративные органы.., не затронуты болезнью. Теперь подумай! Если ты отправишься на войну в компании солдата, которому не повезло, — как ты думаешь, что он почувствует, увидя твое здоровое тело?.. — Она издала соответствующий всхлип и обвила руками шею Арбола. — Поклянись мне, мой мальчик! — вскричала королева. — Пообещай мне честью Гидрангии, что, если ты отправишься в поход со своим отцом, ты сделаешь все возможное, чтобы другие мужчины не увидели тебя обнаженным. Поклянись, что не причинишь боль невинным калекам.
Полузадушенный в материнских объятиях принц Арбол выдавил:
— Ну клянусь.
— Я верю тебе, дорогой. — Артемизия отпустила его и поцеловала в щеку. — А теперь можешь идти веселиться на войне.
Принц Арбол направился к дверям, но по дороге передумал — и метнулся назад для сердечных прощальных объятий. А затем умчался.
Королева тяжело вздохнула и, вернувшись в комнату, опустилась в кресло.
— Мангли! Мангли, сюда! — Немая горгорианка появилась прежде, чем госпожа произнесла ее имя дважды. — Мангли, бумагу для писем!
Фрейлина с интересом наблюдала, как Артемизия составляет послание. Время от времени королева бормотала себе под нос текст письма или перечитывала его вслух. В эти моменты Мангли оживлялась. Она создала теорию, связывающую слова королевы со значками на бумаге. Девушка не знала о деталях подобной связи, но была уверена, что здесь что-то есть — важное и требующее дальнейшего изучения.
Закончив письмо, Артемизия послала Мангли за курьером. Четырнадцатилетняя практика многому ее научила. Королева сколотила целый отряд молодых людей, которым можно было спокойно доверить тайную корреспонденцию. Все оказалось довольно просто: она приглашала их в свои апартаменты, угощала чаем с афродизаком и.., отдавала им Мангли... А затем сообщала, что так будет каждый раз, когда они успешно выполнят свою миссию.
В последнее время ее гонцы зачастили к Черной Ласке. Приближалась пора женской зрелости принца Арбола, и жизнь в веселом зеленом лесу казалась Артемизии все привлекательнее и привлекательнее.
«У меня нет другого выхода, — думала королева, наблюдая, как ее последний курьер выезжает из замка. — Я не жду многого от жизни в лесу, но оставаться здесь просто опасно!»
Почувствовав легкую дрожь, она встала и потребовала накидку. Недалеко от замка находились сто семьдесят два храма разных гидрангианских и горгорианских богов и богинь. В последнее время их посещение и опека стали ежедневной обязанностью королевы Артемизии.
«Лучше огородить клумбы, — резонно думала она, — чем жить в городском колумбарии».
Глава 9
Небеса были серыми, трава коричневой, а дорога под ногами каменистой, и Данвин, весело насвистывая, спускался с гор. Какой же прекрасный день! И вообще каждый день прекрасен.
Рядом резвилась Бернис, по крайней мере она сопровождала его до ворот выгона. И если уж не резвилась, то охотно бежала вперед. Данвин уверял себя, что горсть сахара, которую он захватил для своей любимицы, никак не влияет на ее поведение и это настолько несомненно, что нет никакой необходимости проверять.
Конечно, слово «резвилась» было неуместным: в конце концов Бернис давно уже не ягненок. Но в ее походке сохранилось некоторое подпрыгивание, словно овечка тоже чувствовала радость жизни. Старый Одо сказал бы, что она просто торопится ухватить сахар. И наверняка добавил бы, что Бернис прихрамывает после того, как Данвин с ней слишком неосторожно играл. Но мальчика это не трогало.
Он забрался на верхний брус изгороди, и его любимая овца тревожно заблеяла.
— Извини, Бернис, но тебе нельзя идти вместе со мной. Для такой девочки, как ты, Вонючие Ягоды — место не безопасное.
Бернис заблеяла еще громче.
— Правда, правда, — сказал Данвин. — Но, может быть, это тебя порадует, пока я не вернусь. — И он протянул сахар.
Овца стала шустро слизывать лакомство, ее язык двигался так быстро, что часть коричневых крупинок просыпалась на траву.
Сердце Данвина переполнялось нежностью при виде любимой зверушки, с восторгом лижущей его руку.
— Некоторые сказали бы, что это из-за сахара, но я знаю, что ты просто любишь меня, Бернис!
Овца заблеяла и стала нюхать траву в поисках просыпанной сласти.
— Ладно, я вернусь к ужину, — сказал Данвин, перебираясь через изгородь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88