Александр Трубников
Вечер, 2057 год

Сидя на красивом холме,
Я часто вижу сны, и вот что кажется мне:
Что дело не в деньгах, и не в количестве женщин,
И не в старом фольклоре, и не в «новой волне»…
Б. Гребенщиков
Песчаный пустырь, отделяющий бесконечную свалку от окружного шоссе, тонул во мраке. Звезды и луну пеленал смог, и там, куда не доставал свет фонарей, было темно хоть глаз выколи. Маленький костер, разложенный на песке, казался в фиолетовом мареве огоньком газовой горелки. Вокруг костра лежала компания бродяг.
День оказался удачным – они наткнулись на контейнер телевизоров, в которых еще использовались микросхемы, сдали их в пункт приема и выручили круглую сумму, которой хватило с лихвой и на еду, и на развлечения.
Грязный как трубочист молодой парень приподнялся на локтях и пьяно огляделся по сторонам.
– Слышь, Ригель, врубай свою технику, хоть новости поглядим, – прокаркал он, обращаясь к поджарому, давно не стриженному мужику.
Тот, кого он назвал Ригелем, очумело замотал головой, навел резкость и, тихо матерясь, принялся прилаживать к аккумулятору разноцветные провода, соединяя его с обломком телевизионной моноплиты. Покрутив антенну, он добился устойчивого изображения. Трещина в центре экрана сильно искажала звук, но слова удавалось разобрать почти все.
– Эх, Ригелетто, – восхитился молодой, – ну что бы мы без тебя делали?!
– Квасили бы, как обычно, – вмешался в разговор третий, чья привычка держать сигарету тремя пальцами, огоньком к ладони, выдавала бывшего зэка, – заткнись, Зужа, ща социальная лотерея после рекламы. Будем глядеть.
– Бяха, ты в натуре веришь в это фуфло? – спросил Ригель, почесываясь. – Это же для народа, заместо боженьки, чтобы мечтали про лучшую жизнь. А на самом деле – понты для лохов.
– Заткни скворечник, сам ты лох! – рявкнул в ответ Бяха. – У нас на зоне один ботаник опущенный был, он при мне выиграл миллион по карточке. Сразу же освободился, дом купил, а потом всех, кто его в лагере нагибал, взял по соцлимиту в слуги и устроил им такую житуху, что они через три месяца согласились на двойной срок обратно, на подводные рудники, в солнечный Шпицберген…
Ригель авторитетов не признавал. Он было вскинулся, чтобы ответить, но над костром, прерывая назревающую драку, вспыхнул ярко-белый прожектор.
На песок, посверкивая мигалкой, опустился милицейский антиграв. Машина была старая, производства Симбирского завода, изрядно помятая и крашенная дешевой серой эмалью. Из нее выбрались два мента патрульно-постовой службы.
– Так, – сказал старший мент, – знакомые все лица. Готовим документы для проверки, граждане.
– Все пучком, начальник, – миролюбиво осклабился Бяха. С появлением антиграва он присел на корточки. – Мы люди мирные, культурно отдыхаем.
– Документы, тебе сказали, урод, – набычился мент помоложе и положил руку на кобуру парализатора.
Бяха злобно поглядел на ментов, но спорить не стал. Они явно уже успели вмазать, и, похоже, им не хватило – отсюда и ночной наезд. Бывший зэк кивнул, он и оба его товарища принялись шарить по карманам в поисках карточек. Бомжиха, лежащая на песке, признаков жизни не подавала.
– Зужа, Ригель, – буркнул Бяха, – Масяню растолкайте, мля.
Бомжи ринулись к неподвижному телу.
– Стоять! – заорал молодой мент и вытащил парализатор. При этом его слегка пошатывало.
– Да нормалек, начальник, – прогудел Бяха, – ну перебрала девка слегонца, с кем не бывает. Пусть Зужа ей поможет.
Мент махнул парализатором от Зужи к Масяне. Тот шустро достал у нее из-за пазухи карточку и приложил ее к считывателю одновременно с большим пальцем подруги. Старший мент посмотрел на данные, которые высветились на мониторе, нащупал у бомжихи пульс на шее и удовлетворенно кивнул. Зужа и Ригель по очереди повторили процедуру идентификации.
Когда очередь дошла до Бяхи, экран считывателя осветил откормленные рожи ментов красным светом, и оба пэпээсника облегченно вздохнули.
– На карточке минус сто два, – объявил старший. Младший потянулся к ремню, на котором висели наручники.
– Как сто два, начальник?! – вытаращился Бяха. – Падла буду, днем в ларьке затаривался, было минус девяносто пять! Я закон знаю, на моей категории соцкредит сотка, на том стоим.
– А леший тебя знает, – злорадно ответил молодой, – может, накачался да перепутал. Давай, короче, собирайся. Мы тут с управляющим тысяча тридцать пятого жилтоварищества договорились, покрасишь два подъезда – червонец тебе на карточку, остальное, сам понимаешь, в фонд охраны правопорядка…
– Мужики, – обиженно загундосил Бяха, – у нас тут хабара на полтинник. Завтра в восемь часов скупка откроется, я счет пополню, и вся любовь…
– Вот уж хрен тебе, бомжара, – жестко произнес старший, – сегодня ты попал. Давай, лезь в машину, пока в управление не повезли. Там отработкой не отделаешься, за превышение соцлимита по новому постановлению суд и до трех месяцев принудительных работ.
– Ну, магарычом-то хоть поделитесь? – Бяха сделал характерный синяковский жест.
– Тут как управишься. Ты с нами по-хорошему, так и мы с тобой тоже.
Бяха, подхваченный с двух сторон, ритуально завыл: «А на черной скамье, на скамье подсудимых…» – и скрылся в «обезьяннике» антиграва.
– Не понимаю я вас, бичи, – с фальшивым участием в голосе заговорил старший. После «удачной операции» его потянуло на философию. – Вы же все соцминимум получаете. Устроились бы на работу, получили бы общагу, глядишь, года через два и зажили бы как люди…
– Фуфло не гони, начальник, – огрызнулся Ригель, – что я с вашего президентского сороковника буду иметь в приюте?
1 2 3