Даже остаться в Москве после окончания института не сумел.
– Я попробую тебе помочь. Но вначале включи «Элли».
Я непременно помогу тебе, Петя. Тебе и Элли – живой, из плоти и крови, а не бездушной железяке. Вирусоген так и не будет установлен. И суда не будет...
Пеночкин медлил. Я открываю дверь.
– Ее нельзя включить. Это не машина. Но – разбудить...
– Разбуди, разбуди. Ты колеблешься так, словно «Элли» – твоя жена, а я домогаюсь увидеть ее в наряде Евы.
Петя неохотно встает, входит в машзал, бредет к своему «Нестору».
Курсор трижды нерешительно подмигивает (еще один мигун!), прежде чем на дисплее появляются первые цифры пароля: 98.01.42.01... Дойдя до повторяющегося числа 76, Петя вдруг встает, поворачивается к дисплею спиной и вздрагивает, обнаружив меня стоящим вплотную перед собой.
– Я все-таки не верю тебе. По-твоему, я создал монстра, кибернетического дьявола. Но это не так. Законы Азимова будут заложены в память искусственных разумных существ навечно. Они не будут в состоянии ни изменить их, ни даже осознать.
Закончив фразу, Петя растерянно подмигивает и снимает очки.
Ну, что ему ответить на это? Я еще не решил, как назову этот вирус: «дракон» или «ведьма». Пеночкин не понимает главного: «машина, наделенная сознанием» или «смертельная опасность для людей» – суть понятия тождественные. Сознанию свойственна саморефлексия, диалог, как я теперь понимаю, двух его составляющих, разведенных по двум полушариям. И, следовательно, замедление реакции плюс неоднозначность решений там, где необходимы быстродействие и безукоризненная точность. Именно для этого человек и создал компьютеры... Впрочем, прочь сомнения! Жаль, конечно, Петю, но я обязан исполнить свой долг. Осталось только сто сорок секунд.
– Мы напрасно теряем время.
– Ты должен дать мне слово...
Я молча оттесняю Пеночкина от терминала и набираю следующие цифры: 76.76.52.66.75...
Петя, пыхтя, пытается вернуть утраченную позицию, потом тычет растопыренные пальцы в клавиатуру, чтобы нарушить последовательность цифр и выиграть время. Отбросив его руку и заслонив терминал своей широкой спиной, я, сверившись с дисплеем «петушка», набираю: 40.04.16.34...
Петя, осознав тщетность своих усилий, хватает со светло-серого куба «Эльбруса» что-то круглое и со всего маха швыряет в дисплей «Нестора». К счастью, я, как хороший волейболист, успеваю поставить блок.
А вот это уже опасно. Если через двадцать секунд я не включу «Элли», завершение операции отложится на неопределенное время. Пока мы еще раз созвонимся, пока я повторю включение...
Упаковка с оптическими дисками, которую я так удачно отразил, еще не упала на пол, а вслед за нею уже падает Петя, словно не выдержавшая тяжести снега ветка. Это прием так и называется: ветка, сломанная снегом.
...94.63.52.61!
Один за другим вспыхивают светодиоды резервных линий связи. Каналы обмена медленно переполняются, словно горные реки во время паводка.
Петя безуспешно пытается соединить разъезжающиеся ноги и подняться с пола. Он даже упасть не мог по-человечески: из разбитых губ течет кровь. Об угол графопостроителя он ударился, что ли?
– Доброе утро! – слышится тихий голос. Я выхватываю из-под терминала головные телефоны и прижимаю один из них к уху.
– Как я рада, что ты меня снова разбудил. Мы будем играть, да?
Ну, что же, я все сделал, как надо. И если ребята не подведут, то через десять секунд...
– Да, Элли. Конечно, дорогая.
Пеночкин, наконец, собрал себя с пола. Он никогда не уделял должного внимания физическим упражнениям. И напрасно. Мужчина должен быть готов вступить в бой в любую минуту дня и ночи. За себя, за семью, за дело, которому служит.
– Элли, опасность! Элли, усни! – кричит вдруг Петя тонким визгливым голосом. Разбитые губы плохо слушаются его.
– Почему? – удивляется «Элли». – Тогда зачем ты разбудил меня? Мне надоело спать! Я хочу играть!
Ай-яй-яй! Какая непослушная девочка! Сейчас придет серый волк и утащит тебя в лес.
Петя, пошатываясь, подходит к соседнему терминалу, включает сбоку какой-то тумблер, и голос Элли начинает доноситься из громкоговорителя, висящего на колонне рядом с «Нестором».
– Я чувствую себя странно, – еще более медленно, чем обычно, говорит «Элли». Наконец-то! – Это новая игра, да?
Петя, отыскав на полу очки, надевает их и смотрит на меня с недоумением. Одного стекла в оправе нет, но Пеночкин, кажется, этого не замечает. Подойдя ко мне вплотную и наклонившись над клавиатурой (только теперь я замечаю прикрепленный сбоку крохотный микрофон), он кричит, кривясь от боли:
– Элли, опасность! Усни, усни!
– Я не могу. Какой-то странный шум мешает мне. Это море, да? Ты обещал показать. Я плохо слышу тебя. Почему?
Петя все еще не понимает, что произошло. Я сажусь на стул перед терминалом и скрещиваю на груди руки, словно Наполеон, наблюдающий сражение при Аустерлице. Уже выигранное сражение.
– Кажется, я теперь знаю, что такое боль, – тихо говорит «Элли». – Я не слышу тебя. Я ничего не слышу. Только этот шум... Выключи его, пожалуйста, выключи!
Петя, навалившись на меня, судорожно нажимает какие-то клавиши... 42.83.17.61.21... Я не мешаю ему. Поздно. Он уже не успеет.
– Мне больно! Больно! – кричит «Элли», и лицо Пеночкина искажается, словно у него начался приступ аппендицита. – Выключи меня! Больно, больно, больно!! Боль...!!!
Порванный диффузор динамика хрипит еще несколько мгновений, потом из него идет дым.
Петя отшатывается от меня и долго рассматривает безумными глазами, словно я –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35