Пехота ругалась с артиллерией и авиацией, артиллерия ругала своих арткорректировщиков в ротах и батальонах. Авиация спрашивала: как мы там оказались, мы отвечали, что они нас тут и высадили. Авиация уточняла задачи пехоты, пехота материла авиацию. Перепалка не прекращалась. Приказ на прочесывание местности не пришел, а день клонился к завершению. По-прежнему оставалось только вести наблюдение. Это означало: есть, дремать, охранять себя. Сутки завершились распоряжением усилить наблюдение, выставить посты и быть готовыми к прорыву мятежников. Так и пролежали пять дней.

***
Однажды утром, еще в предрассветных сумерках, поступил приказ на пеший выход. Авиация, наверное, обиделась, и вертолеты снимать полк с гор не прилетели. Выходить самим — это переход в тридцать километров по горам. А это спуски и подъемы, все по крутым склонам и таким же крутым подъемам.
Быстро позавтракали, собрали спальники, уложили по мешкам боеприпасы, остатки пайка. Воды почти не было, так как спуститься за водой не разрешило командование. Может, по дороге что-то попадется. Родник или ручей.
Первыми ушли вторая рота, группа управления батальона и отдельные взводы, затем третья рота. Разведрота и группа управления полка ушли еще раньше, они оказались где-то в стороне от батальона и гораздо ближе к броне.
Наша группа уходила в замыкании. Переход обещал быть ужасным. Минометные мины не расстреляны. Ленты для НСВ, «мухи» тоже. Хоро-
Шо, что почти все ленты АГС расстреляли. Постепенно взводы вытянулись в цепочки, цепочки взводов растянулись в роту. Солдаты запыхтели и потащили все, что сюда привезли с комфортом на вертолетах.
Солнце постепенно вышло из-за вершин в зенит. Промежуток между ночной прохладой и пеклом — считанные минуты.
Мы медленно шли второй час. Вдруг в ущелье заметили группу местных жителей: это были двое мужчин и четыре женщины с детьми.
Ротный подозвал Мурзаилова.
— Ну-ка, останови их, окликни!
Пулеметчик по-таджикски что-то крикнул, женщины присели, сбившись в стайку, как напуганные птицы. Мужчины что-то громко заверещали.
— Что они говорят? — спросил Кавун.
— Они говорят, командыр, что они — мирный, идет с женами домой.
— Пшенкин! Спустись с двумя солдатами, проверь их. Если все нормально — мужиков к нам наверх, будут станочки к АГСу и «Утесу» нести, а женщины пусть идут домой или тут ждут. Будь осторожен, чтоб под паранджой не оказались бородатые рожи.
Рота заняла оборону, молодежь радовалась передышке. Воды давно не было ни у кого. Если солнце не ослабит свое жжение, у кого-нибудь может случиться тепловой удар. Я двигался в замыкании и подгонял более слабых. Мне, конечно, гораздо легче идти. Ни бронежилета, ни каски, ни мин, ни пулеметных лент. Моя «муха» давно расстреляна, продукты кончились, воды нет. Только спальник тащу да боеприпасы.
Я год до Афгана служил в Туркмении и Узбекистане, много лет жил в Киргизии, но к такой жаре все равно трудно привыкнуть. Чувствовал себя скверно. А каково же этим молодым пацанам, особенно из центра России? На почерневших от солнца и грязи лицах, там, где текли по щекам капельки пота, оставались светлые бороздки. Глубоко запавшие глаза, всклоченные волосы, лица перекошены гримасами страдания и усталости. Такое вот лицо солдата. Грустно. Кто сэкономил папироску, принялся курить и переругиваться со «стрелками» окурков.
Да! Видок у нас у всех… Оборванцы! Вон, Колесников скатился по камням, теперь идет практически без брюк, задница прикрыта рваными кусками ткани.
То-то достанется в полку от армянина-старшины. Веронян, конечно, поорет для приличия, но оденет. А куда денешься? Сфотографировать бы солдата таким, какой он есть на самом деле, да в цветной военный журнал «Советский воин» — в раздел «Тяготы войны», но кто ж такой снимок напечатает? А солдат выглядит очень живописно: снайперская винтовка, пулеметная лента сверху вещмешка, снизу болтается привязанная мина к миномету, и почти голый исцарапанный солдатский зад.
Привели местных мужиков, они не сопротивлялись.
— Все нормально, командир. Местные с женами домой возвращаются, — доложил комвзвода.
— Зачем идут и откуда? Наверное, душманы? — улыбаясь, недобро спросил командир.
— Нист, нист, душман, — забормотал испуганно один из афганцев.
— Конечно, нет, кто ж признается, — согласился Ваня. — Объясни ему, Мурзаилов, мы их не тронем, пусть только помогут нести станок от пулемета, а потом отпустим.
Афганцы выслушали пулеметчика и выглядели обреченно. Нам не верили, но что они могли сделать. Не откажешься. Одеты они были в видавшие виды халаты, сандалии на босу ногу, грязные шаровары и такие же чалмы на головах. По лицу возраст их не определишь — тридцать лет или пятьдесят, не понять. Взвалили они на себя станки и, улыбаясь, с надеждой смотрели нам в глаза: не убили сразу, жен не тронули, может, отпустят живыми?

***
— Рота, подъем! Вперед! — скомандовал Кавун.
Взводные и зам.комвзвода принялись подгонять солдат. Сзади своих нет, с воздуха никто не прикрывает, батальон ушел далеко вперед.
Ну, что же, передохнули, перекусили, перекурили. До чего ж тяжело поднимать измученное тело с земли, когда на тебе имущество весом, почти что равным твоему собственному. Особенно сочувствовал тем, кто несет тело «Утеса» или АГС, или миномета. Но минометчики все же по очереди несут миномет. Ох, и каторжный труд в гранатометно-пулеметном взводе!
Запыхтели, поднапряглись — встали, сдвинулись и пошли быстрее, быстрее, быстрее. Даже порой бежим трусцой на полусогнутых ногах по крутым спускам.
Так и идем. В бинокль Острогин заметил двигающуюся за нами на большом расстоянии группу моджахедов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84