В доме, оказалось, были женщины и дети. Жители, видимо, не успели уйти. Батальон высадился внезапно, территория мятежная, наших в этом районе, может, никогда и не было. Старые пустые консервные банки нигде не валялись. Гора чистая, незагаженная, но это ненадолго. Скоро этот «недостаток» будет исправлен. Пустые ржавые банки — первый признак присутствия «шурави».
— Чего он стрелял, идиот? Ушел бы, как стемнело. Мы к дому, может, и не спустились бы. Задачи ротам в полку пока не установили, — задумчиво проговорил Ваня, почесав рыжую бороду.
— Н-н да! Дал сгоряча очередь из автомата, теперь ни самого, ни жилища. Скотина дохлая по всему двору лежит, и все вокруг горит! Чем думал человек? — согласился с ним я. — Рядом целая толпа солдат, а он стреляет, дурак, фанатик.
Слегка перекусив, попили чаю, курящие закурили.
Я даже на войне не желал начинать курить. Хотя, когда приехал, все курящие говорили — тут закуришь. Но, глядя, как в конце боевых, когда кончаются сигареты, «курилки» начинают из окурков мастерить самокрутки — мне становилось противно. Солдаты собирали «бычки», закручивали собранный табак в газету или в какую-нибудь бумажку, затягивались по очереди. Офицеры стреляли друг у друга курево, курили на двоих-троих одну сигарету. Мучались, бедолаги, без табака, стонали, скрипели зубами, матерились. Ну, уж нет! Обойдусь без этого счастья. К тому же чистые легкие, когда ходишь по горам, работают гораздо лучше.
Мы легли втроем в лучший СПС. Стены в нем были выложены в два камня толщиной — сделаны на совесть. Бойцы, кому достались места, легли в старые укрытия. Молодые построили для себя пару укреплений. Человек шесть самых ленивых узбеков легли вповалку в лощинке и о чем-то болтали.
— Эй, лентяи, прекратить свои «хала-бала»! — прикрикнул Кавун. — Спать мешаете, бабаи, шайтан вас побери!
Болтовня прекратилась, слышно было негромкое шипение нашей радиостанции и радиостанции арткорреютировщика. Укрытие для ночлега напоминало небольшой колодец. Черное звездное небо над головой — черную дыру. Ветер не проникал сквозь толстые каменные стены.
В ущелье давно догорели сено и дом. Выла собака. Женщина продолжала рыдать, но уже гораздо менее истерично. Грусть… Тоска…

***
Рано утром сон улетел со скоростью падающих на нас снарядов. Вокруг укрытий горела трава, разрывы вздымались осколками густо по всему плато. Шрапнель свистела в воздухе, с шипением и визгом врезалась в толстые стены СПСа. Спустя пять минут новый, еще более жуткий удар: нас накрыли залпы «Градов».
Казалось, вспыхнула и загорелась земля. Антенну радиостанции перебило осколками, ее верхнее колено упало на мою голову. Земля под нами тряслась и вздрагивала, как живая, от новых и новых разрывов. Это ведь бьют не «духи» и не пакистанцы. Наши «боги войны» сеют вокруг смерть.
— Болван артиллерийский, убью! Скорей, выходи на КП артиллерии, пусть прекратят стрельбу! — закричал Кавун Радионову.
Минут десять еще падали снаряды, потом огонь затих. Видно, разобрались и поверили арткорректировщику, что бьют не туда.
Мы вылезли из укрытия и провели перекличку: никто не убит и не ранен. Обалдеть! Во взводе Пшенкина все целы, хотя вершина выгорела. К счастью, узбеки успели выскочить из лощины и забиться кто куда, по СПСам.
Высота, где ночевала третья рота, горела, как и наша. Оттуда по связи матерился зам.комбата. На Радионова сыпались все шишки.
Командир полка отборно матерился со штабными из дивизии, комбат ругался с полковыми артиллеристами, в эфире стоял сплошной мат.
Счастье, что мы не погибли, никого не ранило, не убило. Ни я, ни ротный не могли в это чудо поверить. Мы сидели на стене укрепления, которое нас спасло, и благодарили Аллаха и «духов» за крепкую постройку.
Все сухие колючки догорели. Солнце взошло и принялось припекать. Тут в небе появилась пара штурмовиков. Я с интересом и тревогой наблюдал за их приближением. Внезапно самолеты вошли в пике.
— Ложись, — заорал капитан, и все рухнули за каменные стены. Две бомбы взорвались между нашей и третьей ротой. Осколки вновь ударили по валунам.
— Козлы, ишаки, мудаки чертовы, — стонал от злости Иван.
В воздух взлетели сигнальные ракеты, все взводы зажгли дымы и огни. Штурмовики развернулись и возвратились на второй заход. Каждый из солдат запустил по ракете, получился настоящий фейерверк: жить хочется всем.
Самолеты еще покружили чуть-чуть, поверили, что мы — свои, и, помахав крыльями, улетели.
В это время в небе зависли две пары вертолетов. «Крокодилы» прилетели.
Это было уже чересчур!
— Они что, все охренели там?! — заорал Кавун. Иван выхватил радиостанцию у связиста. — Уберите вертолеты, они заходят на штурмовку!
Четыре «Ми-24» встали в карусель, немного покружили, наблюдая за нашими дымами и ракетами, а потом улетели.
И опять — удача! Бомбы штурмовиков никого не зацепили.
— Не поймешь: то ли нам повезло, то ли бомбить не умеют, — сказал, улыбаясь, Острогин, подходя к ротному. — Артиллеристы все вокруг перепахали, но ни одного прямого попадания. Даже стены не завалило! — продолжил смеяться он.
— Вот и верь после этого в эффективность бомбометания и артналетов по мятежникам! — улыбнулся Кавун.
Трава и колючки вокруг нас понемногу догорели, ветер погнал огонь вниз по склону. Каменные островки укрытий резко выделялись на этом пепелище. Продолжалась свистопляска по радиосвязи. Командиры всех рангов запрашивали данные о потерях, мы отвечали об отсутствии таковых, нам не верили, переспрашивали. Замполиты узнавали о потерях, о моральном состоянии, тоже не верили в отсутствие жертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84