От неожиданности он чуть не выронил из пальцев облюбованную тушку жареного фазана. Тимуров дар был приятен еще тем, что одной бараниной и кониной не ограничивался. Приелись они уже, оскомину набили…
Мимо, приплясывая, проплыла ярко одетая компания. Двое плясунов — молодые пареньки, почти мальчишки — в пестрых рубахах, подпоясанных расшитыми платками, в щегольских сапожках, шествовали, танцуя и прищелкивая кастаньетами. Танцоры кружились, семенили мелкими, грациозными шажками, томно закатывали подведенные глаза. За ними, притопывая, тянулись четверо музыкантов. Двое, надув щеки, наяривали на дудках, двое выстукивали пальцами по туго натянутой на круглый обод с бубенчиками ослиной коже.
Дмитрий оторвал ногу от тушки, сунул ее в рот и, жуя, снова оглядел шатер. В разных концах зала музицировали и плясали свои ансамбли. Что играли в дальнем, расслышать не было никакой возможности: пронзительные трели двух близких дудок заглушали все и вся.
Празднество набирало обороты. Вслед за оркестриками и плясунами в проходы между рядами пирующих выкатились живыми колесами акробаты и завертелись в сальто на потеху публике. Третьим номером программы были жонглеры, на ходулях подбрасывающие в воздух разноцветные шары или острые кинжалы.
Дожевав начатого фазана, Дмитрий флегматично принялся за второго. Вряд ли светит еще что-нибудь необычное, вроде осыпания золотом. Сначала наедятся, потом напьются. И все.
Пиршество катилось своим чередом. Все шумели, переговаривались, взрывались раскатами громкого хохота. Веселье не касалось только сидевшего в одиночестве Дмитрия, — предназначенное ему место являло собой своеобразный островок: ближайший возможный собеседник сидел на расстоянии, равном длине двух вытянутых рук. Дмитрия такая изолированность от высшего общества не огорчала — наоборот, она обеспечивала прекрасную возможность, ни во что не вмешиваясь, наблюдать за происходящим. Наблюдать, собственно, было не зачем — ну, пьют, ну, болтают… Эка невидаль. Во все времена пьют и болтают одинаково. Тем для пылких разговоров — раз-два и обчелся: похвальбы, хвалы всем, кто выше тебя, охота, прославление собственных бранных подвигов, обсуждение достоинств новой лошади или наложницы.
Воздавая должное обильным кушаньям, он время от времени поглядывал на Тимура — но так, чтобы со стороны его взгляды заметить было трудно. Эмир неторопливо вкушал, но пир, похоже, его мало трогал. Физиономия Хромца была задумчивой: мыслями он был далек отсюда. Съел Тамерлан совсем мало, бросил недоеденный кусок на золотое блюдо, вытер руку о шелковые штаны и резко дернул кистью: убрать. Все тотчас же унесли.
Однако Тимуров жест имел более масштабные последствия: мясо отняли у всех. Среди музыкантов и вышагивающих на ходулях жонглеров появились слуги, которые принялись резво уносить еду. У Дмитрия тоже. Он с некоторым сожалением проводил взглядом миски, особенно, впрочем, не беспокоясь — все они будут отнесены к нему в кибитку. Слуги продолжали суетиться и мелькать, вкатывая пузатые глиняные кувшины, скорее напоминавшие бочонки.
Дмитрий усмехнулся. Вот и начало грандиозной пьянки. Естественно, один объемистый сосуд водрузили перед ним. Дмитрий смерил его оценивающим взглядом. “Если мне предстоит ее осушить, — подумал он, — то меня отсюда вынесут”. Ему вновь стало смешно.
Началось питие опять по знаку Тимура. Просто и безыскусно. Кравчий, толстый мужичонка с широким бабьим задом, затянутым в веселенькие — в розовый цветочек по синему фону — шаровары, черпаком наполнил кубок и сунул его Дмитрию под нос, а затем события начали развиваться по общевселенскому правилу: между первой и десятой перерывов не бывает.
Всерьез пьянеть Дмитрий начал на четвертом поднесенном ему кубке — сказалась-таки бессонная ночь. И ему стало все равно — пьян он или нет. Он вытер рукавом халата бороду, снимая винные капли и, тихо рассмеявшись, расслабился, поддаваясь хмелю. Принимая у кравчего очередной наполненный до краев кубок, Дмитрий бросил взгляд в сторону Тимура. Хромец полулежал с тем же задумчивым выражением на узкоглазом, скуластом лице, наблюдая за пиршественным залом. Тамерлан не пил. В этот раз Дмитрий, наверное, был уже слишком пьян, чтобы глянуть незаметно. Тимур перехватил его взгляд, улыбнулся, погладил рыжую бороду здоровой рукой и пальцем поманил кого-то к себе. К нему тотчас же подскочил согбенный придворный. Тимур что-то тихо сказал ему.
Тот изогнул поясницу, подобрал долгие полы халата и попятился. Лишь удалившись на положенное этикетом расстояние, он позволил себе повернуться к Тимуру боком и ткнул в лоснящееся от пота плечо кравчего, проворно наполнявшего пустеющие чаши и кубки. Кравчий опустил черпак и подобострастно склонил бритую башку.
Наполненный до краев здоровенный пузатый кубок чеканного золота поплыл к Тимуру. Вельможа мягко ступал по коврам, неся его на вытянутых руках и боясь проронить хоть каплю. Тамерлан принял у него кубок, подержал в руке и вернул, показав на Дмитрия.
Дмитрий как раз приговорил то ли шестую, тол и седьмую порцию сладкого темного вина. В голове приятно и невнятно шумело. Однако он понял, что происходит, когда увидел направлявшегося к нему плавным, плывущим шагом человека в богато расшитом шелковыми нитями и драгоценными камнями халате.
Принимая кубок, Дмитрий встал на одно колено. Голова плыла, но он не качался. Опустив глаза, он заглянул внутрь кубка — не вино, а белесая мутноватая жидкость. Арак.
— Хвала тебе, эмир Тимур! Хвала тебе, справедливому и непобедимому! — рявкнул он, надеясь перекрыть людской гомон и неистовые наигрыши музыкантов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109