Доктор Калецки неоднократно предостерегал конференцию от катастрофизма в оценке складывающейся ситуации. Нико предложил противоположный подход в качестве единственного реалистичного в контексте ситуации, не имеющей исторических прецедентов. Во всех предшествовавших поколениях человек стоял только перед перспективой своей индивидуальной смерти, и только теперешнее поколение столкнулось с опасностью исчезновением всего вида. Homo Sapiens возник всего сто тысяч лет назад — коротенький срок, который трудно даже разглядеть на эволюционной шкале. Если мы исчезнем, то взлет и падение человечества станет незначительным эпизодом, мигом, не воспетым и не оплаканным Вселенной, где наверняка и без нас хватает обитаемых планет…
— Позвольте спросить, господин председатель, — перебил Соловьева Хальдер с иронической грустью, — вы предлагаете нам резюме выступлений или реквием?
— Резюме, — ответил Нико сухо. — И свой главный вывод: меры спасения, которые мы можем предложить. Раз мы называем себя учеными, то должны набраться смелости и выступить с радикальными предложениями, в которых человечество могло бы увидеть шанс на выживание. Мы не можем прождать еще сто тысяч лет в надежде на благоприятную мутацию, которая излечит наши болячки. Придется самим вызвать необходимую мутацию, прибегнув к биологическим методам, которые либо уже есть в нашем арсенале, либо скоро появятся…
— Что вы подразумеваете под “биологическими методами”? — крикнул Хальдер. — Иголки Валенти? Либриум в воде из крана? Манипуляции с хромосомами?
Соловьев устремил на Хальдера холодный взгляд. Казалось, в шевелении его густых бровей можно расслышать ответ: “Не совсем, но что-то в этом роде. Знаю, это звучит страшновато, но еще страшнее ничего не предпринимать и отдаться на ход предсказуемых событий…”
Блад необычным для себя тихим голосом спросил:
— Как насчет снадобий, ограничивающих способность плодиться, в питьевой воде индусов? Вы бы его туда подмешали?
Прежде чем ответить, Соловьеву пришлось побороть внутренние противоречия. Присутствующим была заметна эта борьба.
— Подмешал бы, — ответил он наконец.
— В этом я бы вас поддержал, — подал голос Бурш.
— И я, — произнес Джон Д. Джон.
Остальные промолчали. Клэр вспомнила старую солдатскую поговорку: “С врагами я справлюсь сам, но избави меня Бог от союзников!”
Блад, обретя свою обычную развязность, бросил:
— Я тоже, Терпеть не могу сопливую ребятню!
Уиндхем повернулся к Нико. Он уже не хихикал, даже ямочки на лице разгладились.
— Вы предлагаете включить это в рекомендации конференции? В таком случае вынужден вас огорчить: я под этим не подпишусь.
— Предлагаю, — медленно ответил Нико, — но с некоторыми оговорками. Все правительства обязаны предпринять последнее, мощное усилие остановить взрывной рост населения, призвав к добровольному контролю рождаемости. Если призыв не принесет результатов — в прошлом именно так и происходило, и надеяться на чудо нет оснований, — то правительствам надо предложить заняться принудительным контролем во имя предотвращения катастрофы. Причем это должно относиться ко всем странам без исключения, независимо от уровня рождаемости, в качестве жеста солидарности. Эксперты должны разработать план моратория на рождения с разбивкой на периоды и на интервалы, который должен действовать до тех пор, пока не прекратится демографический взрыв. Затем можно будет на какое-то время вернуться к добровольному контролю — возможно, с более заметным результатом.
— Или наоборот, — вставила Харриет. — После конца моратория все начнут яростно плодиться.
— Не исключено. В этом случае периоды принудительной бездетности — назовем это “годами поста” — придется сделать постоянным условием человеческого существования, чем-то вроде социального календаря в дополнение к биологическому календарю, заведенному самой природой.
— Не родившиеся миллионы будут нам благодарны за то, что их избавили от голодной смерти, — сказал Блад. Было трудно понять, шутит он или говорит серьезно.
— Об этом я затрудняюсь судить, — сказал Нико. — Но разве хотя бы один эксперт, отдающий себе отчет в серьезности ситуации, предложил альтернативу?
— Нет! — выкрикнул Хальдер. — Знаете, почему? Потому что антропологи и социологи уважают права и свободы человека! Не то, что физики, привыкшие дробить атомы.
Нико пожал плечами. По его мнению, Отто фон Хальдер в роли поборника свободы был удачным примером того, что Валенти назвал “шизофизиологией”. Что касается самого Валенти, то его молчание вызывало удивление. Поняв, в чем причина этого молчания, Нико улыбнулся: тот был еще более выразительным примером того же явления.
Он расправил полечи и перешел к следующему пункту, зная, что он вызовет еще более яростный протест. Даже по относительно безопасной теме принудительного контроля за рождаемостью его старый друг Уиндхем выразил несогласие, Харриет тоже проявила несвойственную ей уклончивость. Теперь ему предстояло швырнуть в зал настоящую динамитную шашку с подожженным фитилем: проблему принудительного обуздания агрессивности… О том, чтобы их убедить, не приходилось и мечтать; однако он считал своей обязанностью попытаться — хотя бы для очистки совести. Он ухватился за ниточку, которой оказалась реплика Валенти о биохимическом контроле. Эту проблему нельзя откладывать на будущее, ибо подобные способы контроля уже являются реальностью…
— Накопление знаний нельзя остановить. По мере познания человеком механизмов, которым подчиняется его мозг, ускоренными темпами появляются технологии контроля его функций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57