— Знаете, профессор, — возразил Тони, краснея, — если бы вас попросили заняться любовью с красивой женщиной посреди деревенской площади на глазах у пожарной команды, эксперимент тоже провалился бы.
— Изволите шугать? — рявкнул Бурш, обозленный смехом присутствующий.
— Нет, просто пытаюсь ответить на возражение профессора Соловьева. Пси-фактор — или шестое чувство, как это раньше называлось, — коренится, видимо, в глубинах сознания и не подлежит волевому управлению, как и секс. По этому поводу даже у Фрейда с Юнгом не было разногласий. Проблема в теш, чтобы докопаться до этого источника. Тут-то и пригодится релаксация с альфа-волнами.
— Как же глубоко вы копнули? — осведомился Уиндхем.
— Мы добились некоторых показательных результатов, — ответил Тони с невинной улыбкой.
— Что же они показывают? — спросила Харриет.
— Лучше проведите эксперимент с нами, — предложил Бурш. — Прочтите мои мысли.
— Это не трудно. Читаю: “Чушь!” В зале развеселились.
— Демонстрация мало что доказывает, — продолжил Тони. — Принцип неопределимости, сформулированный Гейзенбергом в физике, применим и в нашей сфере: наблюдатель взаимодействует с наблюдаемым явлением, чем влияет на результат. Есть у нас один пожилой монах, брат Ионас, который, когда ему приходит охота и когда хватает альфа-волн, может без ошибки предсказать, на какой цифре остановится шарик рулетки. Возможно, он просто заставляет шарик остановиться на этой цифре… Сам он не знает, как это у него выходит, и не желает знать. Но в Монте-Карло этот фокус у него не получился бы — пока. Снова помешала бы глазеющая пожарная команда.
— Прошу прощения, — сказал Уиндхем, — но раз вы не способны продемонстрировать результаты своих экспериментов, то не надейтесь, что вам удастся кого-то убедить.
— Совершенно верно. Мы и не надеемся — до поры до времени. Пока что мы просто играем в игры. Как тот плут из собора Парижской Богоматери, который, оставаясь в соборе один, заставлял улыбаться Богоматерь на алтаре.
— Должен сознаться, — медленно проговорил Нико, — я наблюдал некоторые эксперименты друзей Тони, относящиеся к телепатии и кое-каким физическим явлениям, и считаю, что в них кое-что есть. Мое мнение разделяют некоторые из коллег, которых никак нельзя назвать легковерными, а также ряд коллег Валенти. Понятно, что Орден побаивается преждевременной огласки. Существует также опасность вмешательства военных. Надо учитывать, что и НАСА, и русская Академия Наук активно развивают исследования в этом направлении. А уж они-то знают, что к чему.
— Все это просто еще раз доказывает… — начал Бурш.
— Что это доказывает? — подстегнул его Блад.
— Силу старых суеверий.
— Самое монументальное суеверие нашего века, — процедил Блад, — это наука, относящаяся к человеку, как к собаке Павлова с неумеренным слюноотделением, как к скиннеровской крысе-переростку или к роботу Крика с генетическим кодом. Ваша наука — просто систематизированная паранойя.
— Какую же альтернативу вы предлагаете? — взвился Хальдер. — Астрология, Махариши, хиппи, гашиш — или что посильнее?
— Я уже пытался объяснить, — снова заговорил Тони, — что нам предстоит суровый тренинг, чтобы застраховаться от легковерности и от современного варианта nostalgic de la boue — увязания в топком мистицизме. Нас влечет свет, а не туман. Стремясь к свету, мы должны понять, как непроглядна окружающая нас тьма. Мы готовы использовать весь арсенал науки, чтобы достигнуть тех уровней реальности, которые выходят за пределы науки. Великие ученые, от Пифагора до Эйнштейна, всегда отдавали себе отчет в той непреложной истине — они даже относились к ней, как к трюизму, — что научный подход может пролить свет на один, ограниченный аспект реальности, оставляя все остальное во тьме, подобно тому, как глазу человека доступна лишь небольшая часть спектра радиации, окружающей нас и проникающей в нас…
С этого момента Тони разошелся. Он сравнивал фырканье, которым встречали пионеров пси-исследований, со смехом, который раздается во всей истории науки — настолько часто высмеивали еретиков, пытавшихся штурмовать новые высоты. Уж он-то знает, он хорошо подкован в истории науки, о которой у большинства ученых самое смутное представление… Он указал, что, вопреки распространенному заблуждению, канонник Коперник был баловнем католических священнослужителей, смертельно боявшимся коллег-ученых; что Галилей оставался близким другом папы Урбана VIII, пока не начал высказываться по теологическим вопросам, но был гоним современным ему научным сообществом; что вывод Кеплера о том, что морской прилив вызван притяжением Луны, был отвергнут тем же самым просвещенным Галилеем как оккультная фантазия. И так далее: Гарвей, Пастер, Планк, Эйнштейн…
— Хорошо, хорошо! — не выдержал Хальдер. — Мы уже уяснили, что гению, пионеру всегда нелегко. Но на одного гения всегда приходится по миллиону бездарей.
— Так и есть, — согласился Тони. — Но, к сожалению, только будущее способно показать, гений человек или бездарь.
— Иногда он и то, и другое одновременно, — хихикнул Уиндхем. — Даже, при всем почтении, наш уважаемый Николай нынче склонен к…
— Ваш дорогой Николай, — ответил Соловьев без тени улыбки, — не Галилей, но с физикой знаком не хуже всякого успевающего студента. А всякий успевающий студент скажет вам, что девиз современной физики, сформулированный великим Нильсом Бором — “Чем безумнее, тем лучше!” Согласен, от пси-фактора, о котором толкует Тони, волосы могут встать дыбом. Но те же самые утверждения теряют часть своей нелепости в свете столь же диких концепций субатомной физики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57