Тереза из Лизье была тихой, крохотной святой, ни разу не пожаловавшейся на холод и лишения, которые и отняли у нее жизнь в возрасте всего двадцати четырех лет; однако ее могли отвлечь от сосредоточения шорохи, издаваемые накрахмаленной рясой старенькой щуплой монахини, всегда молившейся с ней рядом в часовне. Дьявол умнее, чем тебе кажется, малышка: он усеял мир шуршащими рукавами, капающими кранами и бородавками с тремя волосками на носах прелатов. В плоскости банального, жизнь неизменно мечется среди этих мелочей; брак, политика и все остальное — всего лишь увеличенные бородавки на носу…»Хайди улыбнулась, припомнив, что у самой сестры Бутийо тоже имелась маленькая бородавочка, число волосинок на которой равнялось именно трем, — (правда, не на носу, а на ее очаровательном подбородке, украшенном ямочками. Да, еще тогда, столько лет назад, маленькая монахиня дала ответ на вопрос, наполнявший ее такой глубокой тревогой: для нее не представляли бы трудностей провалы в банальный мир барменов, зеркал и «последнего мартини», во время которых собственное решение начинало казаться Хайди сомнительным, а то и просто граничащим с фантастикой. Теперь, восстановив в памяти беседу у пруда, она понимала, что должна мириться с трусливыми мгновениями, которых будет немало и до, и после акции, ибо они неизбежны и необходимы. Без них все вышло бы слишком просто. С точки зрения лягушки, замершей на краю банальной плоскости, все решения, рожденные в другом мире, должны казаться безумными и попросту абсурдными фантазиями, вызванными нервным перенапряжением. Вспышки трагического провидения, которыми вдохновлялись святые и революционеры от Брута до Шарлотты Корде, всегда были вызовами рутине и здравому смыслу; в промежутках между этими редкими всплесками даже святым приходилось влачить бренное существование в потемках. Никто не может постоянно дышать разреженным воздухом правды, противоречащей здравому смыслу. Моменты истины подобны экстазу — это нечто вроде коротких замыканий, от которых перегорают все пробки. Затем опускается еще более кромешная тьма — вот как сейчас. На какое-то мгновение Хайди совершенно забыла, чего ради, собственно, она собралась прикончить Федю.Тем временем, как подсказывал циферблат, в ее распоряжении оставалась всего четверть часа. К счастью, причины ее поступка были коротко, но ясно перечислены в письме, адресованном полиции, лежавшем сейчас у нее в сумочке. В нем сжато описывалась федина деятельность — отбор французских граждан из мира искусства и литературы, подлежащих уничтожению после переворота. Далее следовал лаконичный отчет о попытках Хайди привлечь внимание властей к Никитину и постигшей ее неудаче. Завершалось письмо изложением причин, побудивших ее, ввиду пассивности официальных инстанций, пробудить общественность от апатии с помощью символического акта протеста. Французская история изобилует примерами подобных символических актов и здорового, вдохновляющего воздействия, оказанного некоторыми из них на воображение народа…Восстановив мысленно содержание своего письма, Хайди обрела утраченное было спокойствие. Ей предстояло выпить еще полбокала мартини. Пока она, не торопясь, допивала остатки, ей вспомнилась беседа с важным чиновником в министерстве внутренних дел, убедившая ее в том, что при сложившихся обстоятельствах единственным разумным решением будет поступить наперекор здравому смыслу, самому рассудку, и попросту убить Никитина, чтобы избежать неминуемого превращения в его пассивную сообщницу.Жюль Комманш был героем Сопротивления и занимал ключевой пост во французском управлении безопасности. Хайди мельком встретилась с ним вскоре после прибытия в Париж на приеме в посольстве и осталась под глубоким впечатлением от этой незаурядной личности. Это был очень рослый, подвижный, небрежно одетый человек, еще не достигший сорока лет, склонный к нервному красноречию молодого вельможи, не затянутого пока академической рутиной. Он преподавал в провинциальном университете археологию и опубликовал вызвавшую ожесточенные споры статью «Искусственное удлинение черепа при правлении фараона Ахнатона», когда разразилась Вторая мировая война. Он отличился в боях, потом, при немецкой оккупации, тайно работал на радиопередатчике, передавая союзникам разведывательные данные; был схвачен, подвергнут пыткам, приговорен к длительному тюремному заключению, а после освобождения Франции назначен комиссаром Республики в крупном городе. В последовавшие затем годы социальных раздоров и напряженности, он проявил способность с честью и тактом выходить из непростых ситуаций, не поступаясь твердостью; ему было предложено возглавить префектуру, затем — должность заместителя государственного секретаря, после чего, примерно год назад, он уселся в свое теперешнее кресло в Управлении безопасности. Одним словом, Комманш принадлежал к новой когорте французских чиновников, вышедших из движения Сопротивления и побуждаемых чувством ответственности перед государством или раззадоренным тщеславием не возвращаться к прежним занятиям. Если бы их собралось побольше, они смогли бы наполнить склеротические вены французской бюрократии свежей кровью; однако их были считанные единицы, и их воздействие скорее напоминало эффект, оказываемый инъекцией стимулирующего средства на обреченное на смерть тело.Звоня в министерство внутренних дел, Хайди почти не питала надежды, что Комманш вспомнит ее. К ее удивлению, он ее не забыл и согласился на встречу у себя в кабинете на следующий же день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136