Голову напекло.— Ах ты ж, Господи! — Матрёна всплеснула руками и уставилась на бедолагу с неподдельной жалостью. — Вы уж аккуратнее, барин. Хотите, я вам шанюжек к ужину напеку?..— Хочу, — сказал Стас, сам себе удивляясь: по всем прикидкам он бы, представ перед Алёной в таком дурацком виде, должен был впасть в тоску и отчаяние, а он не впал.— Ну и славно! — сказала Матрёна и улыбнулась белыми зубами.На пороге возник Дорофей, полный раскаяния. Глядя в пол, он пробубнил:— Маргарита Петровна, можно я доем?Доцент Кованевич гневно глядела на него и не отвечала.— Я больше не буду так шутить, — пробасил Дорофей.— Что ж, садитесь, — сказала Маргарита Петровна с отвращением. — Но предупреждаю: ещё один такой проступок, и я ходатайствую о вашем отчислении с практики.— Да кто же знал, что он такой слабак… — буркнул Дорофей и начал наворачивать остывшие щи.Рядом со своим обидчиком сел Стас и тоже запустил ложку в щи. В ближайшее время, пожалуй, дурного грека можно было не опасаться.— Вы поешьте, поешьте, — сказала Матрёна Стасу. — Давайте-кась я вам погорячей подолью.— После обеда на занятия можешь не ходить, — сказала доцент Кованевич. — Лучше поспи…— Нет!!! — взвизгнул Стас и уронил ложку. Слово «поспи» мигом выбило его из равновесия. — В смысле, я лучше погуляю в лесу…— Хорошо, — сказала Маргарита Петровна и обратилась к остальным: — Так, ребята, после обеда вам полтора часа на отдых, и к четырём всем собраться у входа в трапезный корпус. Вопросы есть?
Студенты докончили трапезу и один за другим покинули помещение. Матрёна сходила на кухню и вернулась с чашкой кофе для преподавательницы. Стас не спешил: ему было здесь, с двумя ласковыми женщинами, сидевшими за столом напротив него, гораздо уютнее, чем на улице или в гостинице. Он опасался насмешек со стороны товарищей, а ещё пуще — презрения в глазах Алёны. Она ещё решит, что он боится лягушек… Хотя дело-то ведь не в лягушке, а в том сне, что снился ему этой ночью. А уж после второго-то сна в глубине его души поселился совершенно явственный страх, что в любую минуту тёплое лето с добрым солнышком, которое, конечно же, никакую голову ему не напекало, возьмёт и сменится в силу каких-то неведомых физических законов лютой зимой, и нечеловеческая стужа пронзит его, живого, до самого сердца…В дверь заглянул проф. Жилинский — видать, ему доложили о происшествии, и он, в отличие от других вполне осведомлённый о том, что за важная персона отчим Стаса, решил проверить ситуацию самолично. Он огляделся, убедился, что всё в порядке, сказал своё всегдашнее «тэк-с» и исчез.Между дамами тем временем шёл разговор.— Я сюда не в первый раз приезжаю, а вас, Матрёна, никогда не видела…Матрёна стрельнула глазами в сторону молодого барина и что-то прошептала на ухо Маргарите Петровне.— И что, отбыли от звонка до звонка? — спросила та с ужасом.Матрёна качнула головой:— Заменили на поселение. Я ведь в акциях не участвовала, только литературу распространяла и в демонстрации один раз… Община поручилась: дед же с бабкой на иждивении, я единственный кормилец… Теперь, правда, один дед остался, бабка померла в прошлый год.— И отправили сюда?— Считается, да. Но я же здесь родилась, в Плоскове. Так что с одной стороны на поселении, а с другой — у себя дома. Родители умерли в девятнадцатом, так мы теперь тут с дедом…— С поражением в правах?— Да вы не беспокойтесь, — сказала Матрёна. — Я проверку в уездном управлении прошла, к работе с учащимися допуск имею.— Я? Беспокоиться? — удивилась доцент Кованевич даже с некоторым возмущением. — Уж я-то не беспокоюсь по этому поводу ни в малейшей степени! — и вытащила папиросу.— Нельзя здесь! — воскликнула Матрёна. — Заругают!— Ах да, здесь же духовное заведение. — Маргарита Петровна спрятала папиросу в изящный серебряный портсигар. — Ну хорошо, не будем нарушать вековые традиции.— И так уже будут ругаться, что вы простоволосые заходите в обитель…— Ну, это уж им дудки! Как хочу, так и хожу.— Это ничего. Отец-настоятель у нас добрый, поблажку даёт…— Да уж… Либерал…— А что — здесь братия хоть мясо видит, а в других-то монастырях нельзя, только рыба, и то не всякий день! По весне немецкой веры делегация приезжала, в собор допустил, на службу. После реставрации, говорят, и вообще иностранных отдыхающих сюда возить будут. А в других-то обителях после бусурманина и до сих пор храм по новой освящают.— Ну, в Москве этих проблем уже не существует.— Так ведь то в Москве. Москва — она большая… На фотокарточке в журнале видела, дома в десять этажей!— И в двадцать уже есть.— Эва как! — поразилась Матрёна.— Нет, кофе без папиросы — это невыносимо, — сказала Маргарита Петровна и поднялась со стула. — Я пойду на крылечко.— Ну что, барин, оклемались? — спросила Матрёна, когда они остались вдвоём.— Да, хорошо, — ответил Стас. Сытый под завязку, он сидел на лавке и не спешил выползать из-за стола.Матрёна вдруг встала, подошла к нему, погладила по голове и на секунду прижала к большой тёплой груди.— А шанюжек-то я вам ввечеру испеку! И принесу!— Спасибо, — млея, прошептал Стас и подумал, что ведь сейчас его отсюда прогонят. — А… скажите, тётя Матрёна… Можно, я вам помогу со стола убрать?..— Да ведь не барское это дело, — сказала Матрёна, но не так чтобы очень твёрдо.— Меня матушка приучила за собой со стола всегда убирать.— Во-о-от какая у нас правильная матушка! — пропела Матрёна, составляя тарелки.— У вас батюшка правильный, у нас — матушка. — Стас, счастливый оттого, что его не гонят, решился пошутить.Когда до Матрёны дошёл его юмор, она звонко расхохоталась, а потом, как бы в знак одобрения, ущипнула барина чуть пониже талии да и пошла убирать со стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22