Что вы хотели испытать преимущества вашего опыта на первых порах в такой маленькой стране, как Тагуальпа, а уж затем внедрять его и в другие страны. Это логично. И даже прозорливо. В общем, мы служили вам в качестве подопытных кроликов. Но теперь, когда ваш метод оправдал себя, – продолжала она взволнованно, – когда вы доказали – и доказали сотнями примеров, даже сверх надобности, – что с помощью вашего метода можно продать все, даже очки слепому и ботинки безногому… когда вы победили по всем статьям, что же, черт побери, вы хотите доказать еще? Зачем вы продолжаете свои эксперименты?Квота промолчал. Потом сел на краешек стола перед Флоранс и сказал:– А я-то считал вас умной девушкой.Флоранс поразили и слова Квоты и тон, которым они были произнесены.– Спасибо, – проговорила она, и в ее голосе прозвучала скрытая ирония, но, пожалуй, это была всего лишь жалкая попытка сохранить свое достоинство, ибо в душе она уже приготовилась услышать веские доводы, которые опровергнут ее обвинения. Она ждала. Она надеялась. Сумеет ли он оправдать то, что до сих пор в ее глазах не имело никакого оправдания. Но он только спросил:– Неужели вы запамятовали, с чего я начинал?– Не процветающая, но честная фирма, – ответила Флоранс, делая последнюю попытку не сдать своих позиций.– Вернее, прогорающая, если уж говорить откровенно. – Слова эти сопровождались безжалостной усмешкой, тронувшей уголки губ Квоты. Флоранс хотела ему ответить, но Квота остановил ее движением руки.– Это не упрек, именно такую фирму я и искал. И страна подходящая – такая, где основным занятием особей мужского пола была игра в пулиш, а женского – адюльтер. Торговля? Никто о ней и не думал. Она оживала лишь дважды в неделю, в базарные дни. А тем временем промышленность потихоньку угасала. Разве не так?– Так.Флоранс никак не могла понять, куда он клонит. Квота нагнулся, не спуская с нее горящего взгляда.– Скажите, Флоранс, скажите честно и откровенно, разве можно терпеть, чтобы в двадцатом веке, пусть даже в такой стране, как Тагуальпа, экономика находилась в столь плачевном состоянии? Ведь это угроза всей нашей цивилизации, Флоранс, – продолжал он, отчеканивая каждое слово. – Вот в чем истина. Единственная. И потому я считаюсь только с ней. Понятно?Флоранс слушала. Ждала. Она сама еще не знала, понимает его или нет. Он выпрямился. И жестко проговорил:– И я взял это решение на себя.Квота сжал правую руку в кулак и повернул, как бы нажимая на ручку двери.– Два года напряженного труда, и эти бедолаги наконец обрели смысл жизни. Они поняли дух торговли. Поняли наконец, что их жизнь имеет смысл и благодаря мне полна надежд.Последние слова Квоты не вызвали у Флоранс недоумения, словно их-то она и ожидала. Она затаила дыхание. Она ждала, что наконец-то он все объяснит.– В чем же вы меня упрекаете? – продолжал он. – В том, что люди покупают теперь в три раза больше холодильников, пианино и умывальников, чем им требуется? Правда, покупают. Но почему они покупают?Квота поднял руку. Флоранс по-прежнему ждала.– Потому что, – отчеканил он, – потому что они понимают все, они все одобряют и с радостью и гордостью вместе со мной ведут бой на переднем крае ради величайшей из побед.И Квота закончил:– …ради триумфа современной экономики, Флоранс!Может быть, Флоранс ждала продолжения. Но Квота замолчал. Рука его упала. Он сказал все. В груди у Флоранс стало совсем пусто.– А зачем он нужен людям? – спросила она, то ли в последнем порыве надежды, то ли уже с иронией.– Кто?– Триумф современной экономики?Квота взглянул на нее, как на диковинного зверя, и бесстрастно проговорил:– Странный вопрос…Усмехнувшись, он добавил:– С таким же успехом вы могли бы меня спросить, зачем Шаляпину нужен был триумф в «Борисе Годунове»… Не ищите здесь смысла, слава довольствуется сама собой, она увенчивает свое чело своим собственным лавровым венком. Триумф нашей экономики, Флоранс, это есть и триумф нашей цивилизации. Они неотделимы друг от друга. Они составляют единое целое, и победа одной из них – это также победа другой.Как раз в это время какие-то часы, а их в кабинете было множество, пробили половину.– Вот, кстати, можете сами убедиться, – сказал Квота, – сейчас половина шестого…Он бросил взгляд на соседние часы.– Хм… примерно половина…Спрыгнув со стола, на котором он сидел, Квота подошел к окну.– Школьники уже пришли домой. Каждый ребенок, выпив чашку шоколада, сядет за пианино или возьмет виолончель и примется разучивать гаммы. А в первые дни моего пребывания здесь, если я случайно оказывался в этот час на улицах, меня поражала тишина. Мне было очень неуютно. Эта тишина преследовала меня целых полтора месяца, которые мне показались бесконечными. Но наконец где-то там, в восточной части города, зазвучали первые гаммы. Мое первое пианино, Флоранс! Затем появилось еще одно, в северной части. А потом – десять, двадцать, тридцать… Послушайте сами!Квота резким движением распахнул обе створки окна. И тотчас же в комнату, словно дикая кавалерия, ворвалась чудовищная какофония, какая-то мешанина мелодий, невообразимый винегрет, составленный из звуков пианино, скрипок, флейт, кларнетов, фаготов, гитар, а к ним еще присоединились орущие проигрыватели, радиоприемники и транзисторы. Все это взвивалось ввысь, нависало над городом, как грозовое небо, вихрилось и ничем не напоминало музыку.– Слышите? – с гордостью спросил Квота. – Эти фанфары – награда мне. О коммерческих успехах в этом городе меня извещают особым образом, шумным и торжественным. Я могу ежедневно следить за темпами развития и расширения торговли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70