– Обе мы в лонешнем году, на седьмой неделе, после велика дни, обвещались прийти к Москве в соборную церковь пречистые богородицы к ризе господней, и мне, Федоре, от того стало одному глазу легше, а старица…
– Была одноглаза – кривой осталась!
– Высунь, батя, иного, кой скажет кратче!
– Вон он, говори, сыне!
Вышел бойкий русоволосый мужик малого роста, без шапки, заговорил, кланяясь перед собой:
– Я Новгородского уезду, государевы дворцовые Вытегорские волости…
– Кратче! Время поздает.
– Крестьянин Исак Никитин! Был немочен черною болезнью четыре года, кои минули от рожоства Ивана Предотечи, учинилось мне на лесу, как пахал пашню, и мало тут меня бил нечистый дух…
– Ты и теперь худо запашист!
– Чего зубоскалите?!
– В огонь меня не единожды бросало – вишь, руки опалены… гляди, православные!.,
– Впрямь так!
– Верим, говори!
– Ходил я, православные, ко пречистой в Печорской монастырь, и там мне милости божией не учинилось… И после того учинилась весть в великом Новеграде, что на Москве есть от ризы христовы милость божия, и я пошел в Москву полугодье тому назад, и пели молебен в храме Успения, и я исцелился, перестало бить!
– Вот, вишь, исцелился!
– И нынче исцелимся от срачицы той…
– Ворота в Кремль сломать! Сенька сказал:
– Лгет мужик! Дайте пройти, крещеные.
– Пошто лгет? Ты, боярской кафтан!
– Дайте пройти!
– Нет, ты скажи, пошто лгет?
– Не имай за ворот!
– А за што тебя брать?
– Лгет оттого, что в Киеве не помогло, а в Москве исцелился– не едина ли благодать господня, ежели она есть?
– Нет, не едина! Кремль вы, боярские прихвостни, заперли.
– Нам подавай ход к Успению!
– Он, робята, гляди, не один – черницу с собой волокет!
– Правда!
– Эй, черной шлык! Бога молите, а бес в боярском кафтане на вороту виснет.
Кто-то дернул боярыню по чернецкому куколю. Куколь соскочил на спину, под ним заблестел повойник, шитый золотом с жемчугами.
Пропойца поп, седой и грязный, заорал, указывая на Малку:
– Вишь, крещеные, для че надобны боярам чернецкие ризы! Для глума…
– Да штоб людей зреть, а себя не казать!
– Кончай с молодшим! – сказал кто-то в толпе.
Из толпы выдвинулся низкорослый широкоплечий парень в валяной шапчонке, в епанче замаранной, шагнул к Сеньке, подскочив, ножом ударил его между лопаток. Нож прорезал кафтан, скользнул и согнулся. Сенька вполоборота наотмашь мелькнул шестопером, хрястнуло по черепу. Парень упал навзничь, засучил ногами, также дрыгала правая рука, блестел в ней нож с загнутым вбок концом.
– Убил?
– Убил Демидка, шиш боярской!
Сенька, подхватив боярыню на левую руку, махая правой, сверкая шестопером, гнал на стороны толпу.
– Чего зрим? Бей его, робята!
В толпе появился еще поп, такой же потрепанный, как и тот, что ораторствовал, крикнул:
– Пасись народ! Этот убил Калину, он патриарший служка!
– У патриарха, браты, бес из Иверского привезен!
– Ну-у?!
– Правду сказываю! Никон его в рукомойнике закрестил.
– То Иоанн Новгороцкой!
– Никон тоже… сказываю…
Сенька унес боярыню в Боровицкие ворота.
Из караульного дома вышел навстречу им решеточный, но, увидав Сеньку, которого знал по приметам, ушел обратно. Сенька, пройдя ворота, хотел опустить боярыню на ноги, но она была в обмороке. Не думая долго, понес ее к дому Зюзина.
– Где ты наглядел боярыню, паренек? – спросил ласково боярин, когда Малку слуги унесли наверх.
– У Боровицких! Зрю, шумит толпа, с боярыни ободрали чернецкие одежды и того гляди стопчут, а она едва жива… Я ее из толпы унес, а с ней худо…
– Так, так, добро. А как звать тебя?
– Пошто тебе, боярин?
– Как пошто? Такой старатель, да пошто?
– Семеном зовусь…
– Так, так… А не тебя ли зрел я у святейшего в хлебенной келье? Питие нам разливал… кратеры с медом сдымал?
– Я – слуга святейшего.
– Так, так… угощал боярина с боярыней, да еще послуга нынче, оно все такое дорого стоит, пойдем ко мне, и я угощу! Эй, Архипыч!
– Чую, боярин!
– Принеси-ка нам с пареньком меду да яства, какое сойдется…
– Чую, боярин, я митюгом, борзо!
– Садись, садись! Хорош, пригож… Не ровня боярину, старому, мохнатому, когтистому, едино медведю… Меня вон пакостница-дурка кличет «медвежье дитё»!
– Мне бы к дому, боярин! Я сытой…
– К дому? К дому поспеешь!
Подали мед, боярин налил Сеньке большую чару, себе тоже.
– Давай позвоним чарами! Родня ведь мы, да еще и ближняя родненька… Во-о-т!
Сенька, чокнувшись, выпил ковш меду, подумал:
«Этот, как святейший, знает все!»
Он мало ел за день, взял кусок баранины, жадно проглотил, кровь заходила по телу, Сенька решил: «Пущай слуг зовет – узрит, что будет!» На боярина он посмотрел, как на врага.
– А ну – по другому ковшу!
– Мне, благодарение тебе, пить будет – к дому пора!
– Похвалил бы тебя за память, что холопу за боярским столом долго быть не гоже, и не хвалю – мыслю иное: оттого-де у него спех велик, что яство мясное у боярина уволок, так брюхо ноет?
– Я не холоп!
– Кто ж ты есте?
– Стрелецкий сын!
– Хо, хо! Да малый служилой тот же холоп! Ну, ежели пора, – дай провожу с почетом!
Боярин шел обок и слегка отжимал Сеньку к стене коридора. Недалеко засветлел выход, боярин сильно толкнул Сеньку в плечо, парень ударился головой в верх двери, в доски, дверь распахнулась – Сенька, потеряв опору, запнувшись о высокий порог, упал, на него пахнуло хлевом.
– Го, го! – заорал боярин и, поймав дверь, захлопнул… На дубовый зуб накинул замет.
«Свиньи съедят!» – наскоро решил Сенька. Хотел встать на скользком полу, но почувствовал, как сел на него кто-то тяжелый. По сопенью и сильному дыханью понял, что кинут зверю.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36