Раскаяние охватило мою душу, и я совсем было намеревалась поблагодарить всех за приятный вечер и покинуть залу, как совершенно потерявшая над собой контроль Луиза бросилась ко мне со сжатыми в гневе кулаками.
– Не слушайте ее, – истошно заверещала она. – Ульрику и женщиной-то назвать трудно. Ни петь, ни танцевать она не умеет. Только и делает целыми днями, что машет мечом да скачет по лесам на своем бешеном коне…
Окружавшие меня мужчины замерли, не зная, как реагировать на эту бурную выходку.
– Неправда! – раздался протестующий голос, и старый Гийом, несший почетный караул возле двери, пересек залу и положил руку мне на плечо, словно собираясь защитить от всех обидчиков разом. – Поклеп возводит молодая госпожа! Умеет Ульрика петь, да так, как не многим дано по милости Пресветлых богов!
Дворяне загалдели, наперебой упрашивая меня спеть для них немедленно. Я обратила встревоженный взор к Антуанетте, но графиня отвернулась от меня с таким выражением, словно увидела грязное насекомое. Луиза молчала, всем своим видом выражая насмешливое презрение. Девушки собрались вокруг нее, выказывая ей поддержку и одобрение и противопоставляя свой ярко разряженный кружок моему непритязательному одеянию. Женихи ждали, видели мое растерянное недоумение и, видимо, уже склонялись к тому, чтобы принять на веру мстительные слова Луизы. Но старый Гийом никогда не сдавался без боя. Он выудил из стоящего у стены кресла чью-то гитару, изукрашенную щегольскими бантами, и, принеся, буквально сунул ее мне в руки.
– Я знаю, что это не твоя любимая гитара, но все-таки, девочка, спой для меня, как поешь по вечерам, сидя у огня… – Гийом легко погладил меня по волосам, и такая нежная, искренняя любовь промелькнула в его улыбке, что я невольно улыбнулась в ответ и тронула струны гитары. Все окружающее перестало существовать для меня, и голос мой, грудной и низкий, зазвучал в притихшем зале:

Удобно рукоять лежит в ладони,
Мой верный друг – отточенный клинок,
Его душа по-человечьи стонет,
Сплетая бой с изящной вязью строк.

Каляма друг и старший братец стила,
Поет, танцует и творит стихи,
Тобою, помню, за любовь я мстила,
Тобою отпускала я грехи.

Нет ничего превыше звонкой стали,
Чье имя – честь, чьи клятвы – на крови,
Меня он даже в смерти не оставит
И не предаст ни в жизни, ни в любви.

Тобой крестили и тобой клеймили,
Тобою покоряли племена,
Лишали власти и престол дарили,
Фортуне отсекали стремена.

Купили за табун коней арабских,
По весу отдавали жемчуга,
И, не страшась визгливых жалоб бабских,
Тебя меняли на гарем врага.

С тобой делили счастье и невзгоды,
Паденья, взлеты и забвенья дни,
В тебя впитались чьих-то судеб годы
И чьей-то смерти яркие огни.

По этой стали часто скачут блики,
И, замерев, дыханье затаив,
Я в этих вспышках замечаю лики
Ушедших повелителей твоих.

Их души, отлетевшие когда-то,
Живут в тебе – и не умрут вовек,
В тебе найдя хранилище и брата,
Как будто ты не сталь, а человек.

Ты умирал не раз на поле брани,
И воскресал в других уже руках,
Былых друзей порой до смерти раня,
Своих любимых превращая в прах.

Ты так кричал, что даже звуки боя
Мог перекрыть, победу возвестив,
Враги не раз глумились над тобою,
Тебя во мрак могилы опустив.

Какие мастера тебя ковали,
Вложив в клинок неведомый секрет,
И как тебя тогда творцы назвали –
Утеряно за сотни долгих лет.

Из ножен вновь скользя с притворной ленью,
Ты мне как продолжение руки,
Тебя, мой друг, я называю Тенью,
Нас не поймут глупцы и дураки.

Я знаю, мой черед придет когда-то,
И пусть вам в это верится с трудом,
Я, как и все, усну в объятьях брата,
В душе клинка найдя приют и дом.

И кто-то новый, чище и моложе,
Меч заключив в своей любви кольцо,
Душу клинка пускай не судит строже,
Узрев в ней мельком и мое лицо.

Потом я тихонько положила на стол умолкнувшую гитару и, сопровождаемая глубокими поклонами гостей, пошла к дверям. Приглашенные музыканты побросали свои инструменты и свесились с балкона, посылая мне восхищенные взгляды и воздушные поцелуи. Но уязвленная Луиза не хотела, чтобы вечер закончился таким нежеланным для нее образом. Она приблизила свои губы к уху стоящего рядом с ней юноши и торопливо прошептала несколько слов. Этот дворянин обладал высоким ростом и развитой мускулатурой, но хищное крысиное лицо с хитрыми и злобными чертами начисто лишало его обаяния, и даже более того, придавало ему что-то неописуемо отталкивающее. Юноша выслушал Луизу, и гадкая ухмылка появилась на его тонких губах. Я уже взялась за ручку двери, когда язвительный мужской голос нарушил тишину:
– Отчего же певица не сняла маску? Может быть, она боится, что безобразие ее лица перечеркнет красоту песни? Говорят, что ее лицо носит отпечаток руки самого Бога смерти и отображает все душевные пороки!
Зал ахнул…
Я медленно повернулась на каблуках и звонко рассмеялась. Рассмеялась над своей наивностью, над своими иллюзиями, над предательством людей, которым я привыкла доверять, над глупостью и завистью. Замок Брен перестал быть моим домом. Но даже отверженные не уходят проигравшими.
– Сударь, недалеко отсюда, в лесу, есть красивое озеро, и я думаю, что в замке найдется немало желающих показать вам дорогу к нему. Завтра на рассвете я буду иметь честь скрестить с вами клинок именно на берегу этого озера. В случае победы вам предоставляется полное право снять с меня маску. – Я помолчала и добавила: – С живой или мертвой…
Зал ахнул вновь…
Дворянин подтвердил свое согласие наклоном головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21