В углях произрастают розы,
Аскет извечно сыт и пьян.
Кобыле легче? Мужа с возу!
В пороках виноват – дзайан!
Скачи, медлительная лань…
Туга мошна у аснатара.
От тягостных сердечных ран
Спасет насмешница-манара.
Дэвовщина! Магистр цитировал Вийонову «Балладу истин наизнанку», в которой поэт все ставил с ног на голову. Но, похоже, никто из слушателей не заметил подвоха.
Приветственные крики заполнили зал. Ассасины рукоплескали своему господину.
«Да здравствует!» – неслось отовсюду. – «Смерть дзайанам!», «Мучения!», «Моцарту – цианистого кали!» В этот миг я понял, что мой стаж манара незначителен, что рядом с большинством ассасинов я просто ребенок. Манарское отупение развивается постепенно, исподволь. Поживи я под поводком еще месяц-другой – и стану в точности как они.
– Тихо, тихо! – Магистр поднял ладони в успокаивающем жесте. – Так что уготовим мы мерзавцам, опутавшим мир сетями магии?
Вновь поднялась буря. «Смерть!», «Родоптоксину Моцарту!», «Пусть съест невыпотрошенную рыбу фугу!» Отчего-то Моцарт их беспокоил больше всего. Магистр дождался, пока ассасины выбесятся, а потом тихо и как бы про себя произнес:
– Они пьют нашу силу…
В зале разлилась тишина.
– Кто из вас в последние дни читал стихи? Кто наслаждался прихотливой игрой красок на полотнах великих мастеров? Чью фантазию будила музыка божественных гигантов прошлого?
Молчание вибрировало басовой струной, становясь невыносимым.
– Мы, Двери Истени, единственные стоим на защите манаров. Мы собрались, чтобы отнять у злодеев наше по праву. Призовем же судьбу! Призовем же Кисмет, пусть назначит жребий свой! Пусть укажет – кому стать свободным!
– Кисмет! Кисмет! Кисмет! – грянуло под сводами. Казалось, это кричали атланты.
И зал погрузился во тьму.
Осталось лишь колеблющееся пятно света на сцене. И в него вступила тонкая женская фигура с закрытым лицом.
Сначала я решил, что Кисмет обнажена. Но женщина сделала шаг, и тело ее оделось алмазным блеском. Сияние скользило по обнаженной коже, обжигая и дразня, пряча запретные места и намекая на немыслимые тайны.
Вздох вожделения понесся по залу. Мужчины и женщины все как один склонялись перед Кисмет.
Я покосился на стоящего рядом юношу. Тот вытянул шею, жадно вглядываясь в посланницу судьбы. Пытаясь пролезть вперед, он отдавил мне ногу, но даже не заметил этого. Шипя от боли, я пнул его в колено.
Послышался хруст. Парень скособочился, продолжая упрямо тянуться к сцене.
– Кисмет! Кисмет! – шептали его губы влюбленно.
Женщина раскинула руки. Фигуру ее высветило белым, впечатав в сетчатку плавящийся огнем силуэт. Восторженно взвыв, толпа качнулась вперед. Меня больно двинуло грудью о край сцены. Хорошо, не носом – в последний миг я успел подпрыгнуть.
И, кажется, зря.
Край сцены вдавился в грудь. Сейчас я напоминал бедуина, по шею вкопанного в песок. Томительно долгий миг я ждал, что лопнут, не выдержав, ребра. Но Кисмет качнулась вперед, и толпа отхлынула.
– Вы жаждете свободы? – спросила она.
После баритона магистра, от которого плавились медные ручки на дверях, речь ее звучала блекловато. «Ж» позорно сшепелявилось, голос по-девчоночьи ушел в писк. Но ассасинам было все равно. Скоро и я перестал замечать недостатки ее голоса.
– Мир человеческий горек, – продолжала Кисмет задумчиво. – Соперничество и зависть наполняют его… Манары не болеют, а человека одолевают хвори. Пустые мечтания разрывают на части. Примете вы избавление таким, как оно есть?
– Примем! – взвилось над толпой.
– С благодарностью и любовью?
– Избави, матушка! Ножки лобызать будем!
Лицо Кисмет закрывала белая ткань, но по движению головы я понял, что судьба улыбается.
– Что ж, хорошо… А теперь станьте спокойно, и я выберу счастливца.
Манары застыли. Кисмет вглядывалась в наши лица, и я физически ощущал, где сейчас находится ее взгляд. Тот, на кого она смотрела, обмякал с мучительным выдохом.
Волна подступала ко мне. Ближе, ближе… Отчаянно зачесался нос. Болью резанула мысль, что из-за носа-то меня и отвергнут! Я гнал ее прочь, но…
…тут Кисмет посмотрела на меня.
Мое сердце совершило тройной тулуп с переворотом.
Описать это чувство трудно. Представьте, что вам шестнадцать. Вы поклялись каждое утро делать зарядку и обещание свое сдержали. Вас на коленях умоляют лететь на Марс. Ирка из параллельного умерла за право сходить с вами в кино. Рыжий десятиклассник Генка получил в нос и теперь будет знать. Вас выбрали аватаром магии, эльфийским принцем и спасителем мира от инопланетян.
Вы можете подтянуться тысячу раз.
Вы знаете триста восемьдесят два остроумных ответа на «эй, козел!».
А теперь – внимание! – представьте, что вы все это потеряли.
Взгляд Кисмет скользнул мимо, так и не задержавшись на мне.
Чтобы не упасть, я вцепился в край сцены. Рядом, не стесняясь слез, рыдал искалеченный юнец. За спиной слышались сдержанные женские всхлипывания.
– Я выбрала, – после томительного молчания призналась Кисмет. – Простите меня, пожалуйста!.. Я всех вас люблю, но ему нужнее. Пусть он поднимется сюда, ко мне. Любимый!
Как ни странно, после этих слов зал отпустило. Плач и слезы прекратились; даже стало как-то посвободнее. Проталкиваясь сквозь толпу, полупьяный от счастья, к сцене брел избранник Судьбы – редковолосый, краснолицый манар с физиономией, словно вытесанной из гранитного кукиша. Ассасины тянулись к нему, стремясь погладить, ущипнуть, да просто дотронуться до счастливца.
Кисмет и магистр помогли ему взойти на сцену.
– Как ваше имя? – спросил магистр.
– Мое? Аф… фанасий.
– Афанасий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105