Когда мы держались за шар.
Боруч выкатил глаза:
– Молодой человек, не морочьте мне голову! Не знаю, кто вы такой, как устраиваете эти свои фокусы, но…
– А про бабушку – правда?
– Отчасти, – нахохлился потомственный маг. – Бабушка в горах жила, травы знала. Людей лечила, животных, звери ее слушались. Предсказывать маленько могла, но это когда как. То, говорила, вижу, а то нет ничего. Она с воды читала, из тазика оцинкованного.
Мирон даже развеселился:
– А вы, значит, на высокие технологии перешли?
– А идите вы…
Помолчали, глядя каждый в свою стену.
– Мне ведь помощь нужна, господин Боруч. Я человека одного ищу и…
– Это не ко мне, это в сыскное.
– Да я сам оттуда! Вы… вы поймите, господин Боруч, это не то. Это… я и сам не знаю что. Еще и пещера эта дурацкая… И страшно так, особенно ночью!
Боруч отстранился.
– Вы ведь увидели что-то – там, в шаре. Что-то ведь было! Значит, можете…
– Да не могу я ничего!
– Можете! Вот и бабушка ваша – вода, тазик… Это ж у вас наследственность!
Мирон и сам не заметил, что с каждым следующим безумным аргументом делает шаг к Боручу. Трясущийся потомственный маг пятился, пока было куда отступать, но, наконец, припертый спиной к шкафу, кивнул.
Забытая в суматохе сфера по-прежнему лежала на алтаре. Оба с опаской приблизились к ней, настороженно вглядываясь, будто ожидали от банального куска стекла нехорошей каверзы. Мирон первый решился протянуть к ней руки. Ничего не произошло. Остывшая мертвая вещь.
– Подсветку включать? – смущенно осведомился кудесник.
– Давайте. Пусть все будет, как в первый раз.
После долгих колебаний Боруч наконец коснулся Мироновых рук. Снова свет, снова дым. На мгновение Мирон устыдился собственных действий, остро прочувствовав абсурд происходящего, но тут властно раскрылись пульсирующие недра, и Мирон ухнул в никуда, увлекая следом чужое вопящее тело.
– Где мама? Хочу к маме!
– Малыш…
– К маме хочу!
– Мамы нет, она ушла.
– Куда?
– Я не знаю.
– А папа?
– Тоже.
– Почему-у???
– Не знаю, отстань!
– Они в пещере, да?
– Мирон!
– Скажи, в пещере?
– Никому. Никогда. Не говори. Про пещеру. Понял? Ладно, не реви. Ну не реви, успокойся!
– А ты?
– Что я?
– Ты не уйдешь? Нет?
– Нет, малыш. Я не уйду…
Мирон видел что-то еще, чудное и пугающее, но все это было неважно – он узнал лицо. Узнал лицо! И понял это, и принял, потому что ему снова было восемь, и для него, восьмилетнего осиротевшего ребенка, это было не запретным воспоминанием, которое нельзя выпускать из подпола, чтобы не свихнуться, а единственно возможным сейчас. Самой его жизнью, его семьей. Тем, что от нее осталось.
– У меня сестра есть, – выкрикнул он прежде, чем «сейчас» превратится в «когда-то давно», чтобы вновь стать «никогда».
И это обыденное вроде бы сообщение стало признанием всего того, что умерло в маленьком Мироне целую жизнь назад. Катастрофа, гибель родителей, их с сестрой чудесное спасение… Они никогда об этом не говорили, даже друг с другом, но Мирон был убежден: она тоже оказалась там, в пещере за водопадом, за долю секунды до лобового столкновения и взрыва, чтобы очнуться и зареветь на безопасной уже обочине возле догорающего остова родительской машины. Потом был бабушкин дом и несколько лет относительного счастья, но и бабушку они потеряли, и сестра, тогда пятнадцатилетняя, добилась, чтобы их с младшим братом оставили в покое. Мирон не попал в приют, потому что она пошла мыть тарелки в столовку. Собирать грязные подносы, протирать склизкой губкой столы… И пока она все это делала, в нем, в Мироне, еще оставалось что-то от того далекого, смутно помнящегося малыша в ясельной рубашечке, что один в целом мире созерцал первый снег. А когда исчезла и она – тихо, незаметно, будто растаяв, – для него все закончилось. Нынешний Мирон только в автобиографии посещал детский сад и учился в школе. На самом деле он явился на свет уже шестнадцатилетним, и этого было никак не поправить. Сестру не нашли. Ни живую, ни мертвую. Будто и не было.
– Вы видели ее? Это моя сестра!
Он не сразу сообразил, что не видит рядом «Асмаргора», не чувствует его прикосновения. Слегка опамятовавшись, Мирон огляделся в сумраке, включил свет и обшарил помещение, загроможденное ширмами и вышитыми экранами. Бедолага обнаружился за этажеркой с магическими причиндалами. Скорчившийся на полу человечек в смешном тряпье, трясущийся, прикрывающий лысину скачущими руками, меньше всего напоминал Великого Посвященного – тем паче Десятой Ступени.
– Боруч, эй! Что с вами?
Мирон потянулся поднять человечка, но несчастный с придавленным воем откатился в угол. Пошатнулась зацепленная этажерка, несколько фитюлек свалились на пол, одна раскололась, взорвавшись хрустальными осколками. Между ладонями мелькнуло искаженное лицо в крупных каплях пота.
– Изыди, нечистый, прочь, прочь! – бормотал маг. – Чур меня, чур!
– Да ты что? Благовоний обнюхался?
После муторной возни свихнувшегося хозяина удалось аккуратно выволочь на свободное пространство. Он уже не рвался сбегать от Мирона на карачках и даже дерзал заглядывать ему в лицо через подпрыгивающие пальцы, но все еще был явно не в себе, а вместо ответов нес такую ахинею, что хоть перевозку вызывай. Охранительные формулы перемежались несвязными выкриками про демонов, которые «явились к нему, грешному, по душу его», порой расцвечиваясь описаниями самых диких порождений горячечного бреда. Вдоволь наслушавшись, Мирон после некоторых колебаний решился-таки оставить бедолагу без присмотра. Выключит свет, подышит своими смердящими палочками, а там, глядишь, и оклемается в родной стихии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80