Теперь я отметил, что крепились они на довольно высокой, с длинными руками и ногами фигурке, увенчиваемой аккуратно подстриженной головкой с личиком, поражавшим глазами удивительной широты и голубизны.
Последние скользнули в ответ на мой пристальный взгляд, на мгновение задержались на мне, не отражая ни малейшего узнавания и даже с меньшим любопытством, чем пассажир в лифте уделяет своему попутчику. Что из того: мне уже было ясно – вот она, причина мгновенно вспыхнувшего во мне любопытства, едва Китти утром пригласила ее посетить. Однако было так же очевидно, что мне предстоит ждать долго, может быть бесконечно долго, того момента, когда можно будет изложить Пенни свои соображения насчет ее грудей.
Заключенный в материнские объятия, Эшли, засунув большой палец одной руки в рот, растопыренными большим и указательным другой – жеста в такой комбинации, ей-богу, я ни у кого доселе не встречал – размахивал в воздухе. Он вынул изо рта большой палец, только чтобы сообщить матери, что Гилберт его стукнул. Гилберт это отрицал, и я ему поверил, однако Пышка-Кубышка, порыкивая на лодыжки Гилберта, придерживалась явно иного мнения. Китти разрешила эту проблему тем, что увела сына из комнаты в сопровождении собачонки, увязавшейся вслед за ними.
– Вы воспитываете мальчика в нездоровом духе, – заметил Гилберт.
– Насчет его воспитания – это не ко мне! – отозвалась Пенни своим вывернутым выговором, точнее, совмещая худшее из по крайней мере двух диалектов.
– Похоже, это никого не интересует. Игрушки, подарочки, конфетки, мороженое. Почему он сегодня не пошел в школу?
– Не захотелось – не пошел.
– Надо было заставить! Ему еще шесть, его пока винить нельзя. Что можно ожидать от ребенка, которому позволяют спать в родительской постели!
Пенни повела плечами, что благотворно отозвалось колыханием верхней части ее торса, и вот уж было повернулась в мою сторону, но передумала и сохранила прежнее положение.
– Я Дуглас Йенделл! – произнес я, решив, ведь надо же с чего-то начать.
Криво усмехнувшись, Пенни бросила:
– Знаю!
Гилберт устремил на нее осуждающий взгляд и не отрывал, пока Пенни взгляд не перехватила. После чего мне сказал:
– А я – Гилберт Александер!
И протянул руку, которую я пожал.
После тяжкого минутного колебания я спросил у Пенни:
– Как ваш отец?
– Кирюха-то? Прекрати идиотничать, Гилберт, не выставляй себя чистоплюем, это всего-то допотопный шантанный жаргон. На самом деле никакой он не кирюха. Нет, папаша вполне молодцом, по птенчикам ударяет, чтоб взбодриться.
Издав негодующий возглас, Гилберт покинул комнату.
– Правда, обхохочешься с этими? – Пенни начала уделять мне прямо-таки преувеличенное внимание. – Гляди, какой аристократ! Этот даже в постели малость версаль изображает. Правда, поначалу, когда мы только сошлись. С тех пор здорово поднаторел. Знаешь, у него такой прибор! Клянусь, в полном порядке!
Меня слегка взволновало то обстоятельство, что Пенни взяла на себя труд выдворить Гилберта и тут же с ходу применила, на мой взгляд, запрещенный прием – ниже пояса, хотя я вполне отдавал себе отчет, что другой на моем месте мог бы воспринять это как поощрение к действию. Я прикидывал, что это: просто так или безупречный инстинкт. Канув взглядом в глубину ее голубых глаз, я твердо решил, что инстинкт.
– Дико рад за тебя! – сказал я весело. – Что ж у Роя за птенчик на сей раз?
– Без понятия. Зелененький. Это она вас сюда зазвала, чтоб… как это… повлиять на него?
Я смекнул, что теперь речь о Китти.
– Она мучается.
– Да ты видал когда, чтоб она не мучилась? Такая натура. Такая, старик, идиотская натура! Наверное, и этого сопляка, Эшли, родила, чтоб прибавить себе мучений. Чуть что – трагедь! Понятно, что этот за птенчиков принялся, – продолжала Пенни в своей навороченной манере. – Потом все этой выложит, и опять по-новой. Не сомневайся, теперь тем же кончится. Прямо скажем, никаких особых волнений.
– Ты с ними живешь?
– На халяву, – ответила она на мой мысленный вопрос.
– Ну а Гилберт? Он что, тут живет или так?
– Ну, он считает, что здесь.
– А ты как считаешь?
Она снова пожала плечами, поймала мой взгляд и придвинулась чуть поближе.
– А ты где живешь?
– На Мейда-Вейл. У меня там квартира.
– Один?
– В настоящий момент, к сожалению, да.
– Угу!
Пенни прикрыла позелененные веки.
Даже абстрагируясь от ее похвал в адрес физических достоинств Гилберта, я прекрасно понимал, что меня ждет на этом этапе, однако есть ситуации, когда приходится с копьем бросаться на броневик. Раздались шаги, кто-то приближался к нашей двери по дощатому, не покрытому ковром коридору.
– Можно тебя как-нибудь пригласить к себе? – спросил я.
– Нельзя! – отвечала она, расплываясь в улыбке и качая головой. И повторила: – Нельзя!
Вошла Китти, не только всем видом, но и голосом смахивавшая на человека, только что перенесшего допрос в тайной полиции. Сказала, что можно, если угодно, отобедать вместе со всеми, и мы отправились в гостиную. Я раздумывал про себя, с чего это у Пенни ко мне такая неприязнь: ведь не из-за того же, что пару лет назад я тискал ей грудь. Она, то есть грудь, наверняка с тех пор обрела надлежащий опыт в таких вещах. И еще, я чувствовал, здесь дело посложней, чем просто настороженное отношение ко мне как к возможному союзнику мачехи. Не исключено, что я просто противен ей сам по себе. Затем я подбодрил себя мыслью, что мне решительно необходимо, пусть формально, из чистого тщеславия, возобновить свой приступ, памятуя о непреложной истине, что, чем дольше оставлять девушку без внимания на первом этапе, тем дороже это обойдется впоследствии, когда дойдет до дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83