В столовой на окнах были задернуты шторы, не пропускавшие свет с улицы, – образец народного ткачества, как пояснила Грейс, в оловянных витых подсвечниках горели свечи желтого воска. Над широким очагом на полке красовалась глыба голубоватого камня, которой то ли индейцы, то ли эскимосы придали некоторое сходство с человеческой фигурой. Салфетки под приборами, вместо того чтобы, как водится, изображать ради просвещения гостей сцены первых заседаний Конгресса или же карту Пенфигвамии, были обычные льняные. Но не сами они интересовали Роджера, а то, что стояло на них. А на них стояли блюда с золотыми ободками, на которых горой высились раковины клемов, заполненные горячим крабовым мясом в сухарях. Эта картина, как и мысль, что во время обеда не слишком-то удобно договариваться с дамой относительно постели, примирили его с тем, что пришлось занять место между Эрнстом и миссис Эткинс на противоположном от Элен конце стола.
Роджер принялся за еду. Рядом с ним стояла хлебная корзинка, покрытая салфеткой. Под ней он обнаружил горячие итальянские булочки, пропитанные чесночным маслом. Он решил, что не притронется к ним, но потом вдруг обнаружил одну у себя в руке. Решение ею и ограничиться имело тот же результат. К тому времени как из-за плеча появилась черная в белой перчатке рука служанки и поставила перед ним жареного цыпленка по-виргински, ему стало ясно, что теперь он ни за что не остановится, а там будь что будет. К цыпленку подавались репа, зеленый лучок – отказываться от которого после чеснока не было никакого смысла, – кукуруза целым початком и растопленное масло. Острый как бритва нож, чтобы разрезать початки, и метелочка, чтобы окропить их маслом, переходили из рук в руки. Роджер рьяно пользовался обоими инструментами.
Сидевшие друг против друга Эрнст и Паргетер пичкали его сведениями о каких-то жутких курсах, которые читают в Будвайзере, а Роджер тем временем сосредоточился на содержимом своей тарелки. Это было самое малое, что он мог сделать, чтобы не задохнуться от ярости, которая, он это чувствовал, неумолимо поднималась в нем, стискивая желудок, шею, грудь. А, пусть их болтают. Покуда он дожидался своей порции оладий с черникой, свежими сливками и висконсинским чеддером, его коснулась мимолетным крылом легкая, как давнее раскаяние, мысль, что не мешало бы ему сесть на диету. Он сознавал, что одно только употребление в малых количествах того, что не вызывает в нем ничего, кроме отвращения, рано или поздно поспособствует успеху в любовных делах. Эта идея запала ему в голову после вечеринки у коллеги-издателя в прошлом году. Чья-то секретарша сказала ему, что готова ответить взаимностью, если он прицепит себя к подъемному крану. Пять дней спустя, маленькими глоточками отхлебывая жиденький чаек без сахара и молока, которым завершался ланч из яйца всмятку и без соли, булочки, не содержавшей углеводов и вкусом похожей на прессованную пластмассовую крошку, и крохотного яблочка, он окончательно и бесповоротно решил для себя, что лучше уж будет предаваться обжорству и рукоблудию, чем идти на такие жертвы. Он протянул тарелку за новой порцией блинчиков и набил рот шоколадом, чтобы сгладить неприятное воспоминание. На каждого толстяка найдется другой, еще более толстый, который горит желанием похудеть.
После чашки кофе по-гэльски под шапкой охлажденных сливок высотой чуть ли не в полдюйма он почувствовал, что выживание до завтрака ему гарантировано, и принял сигару, которую церемонно предложил Джо. Отличную маниль-скую сигару, несколько обжигающую губы, но легкую, прекрасно скрученную и без малейшей примеси чудовищного бразильского листа. Первые пару дюймов вполне можно выкурить. Он отмахнулся от зажигалки и, попросив у Паргетера спичку, вынужден был выслушать страдальческий рассказ о спецкурсе № 108 «Мировая литература», который обязан был прослушать каждый вновь поступивший в Будвайзер. Внимание его привлекли последние слова Паргетера:
– Между прочим, я получил для вас письмо от Мейнарда Пэрриша.
– А, от этого старого кретина. Чего ему нужно?
– Разве он не друг вам? Он, как мне кажется, считает…
– В прошлом году мы издали его книгу о Мелвилле, так что волей-неволей пришлось с ним познакомиться. Ну и чего ему все-таки нужно?
– Он хочет знать, как бы вы отнеслись к предложению выступить в Английском клубе. В следующую пятницу было бы…
– Почему он не обратился прямо ко мне?
– Он попросил меня узнать, заинтересует ли вас такое предложение. Если заинтересует, тогда он напишет вам.
– Понятно. Ну, я, право, не думаю…
– Должен вам сказать, они платят сто долларов.
– Ого!
– Пэрриш считает, что было бы любопытно затронуть тему книжной торговли в Британии и Америке.
– М-м.
– Ты должен согласиться, Роджер, – сказал Эрнст. – Ответь, что ты приедешь. Остановишься, конечно, у нас. Места достаточно, так что нас ты не стеснишь. – Он возбужденно подался к Роджеру. – Останешься у нас на выходные. Устроим вечеринку. Элен! Элен, дорогая. Роджер приедет к нам на следующие выходные. Как это здорово, правда?
Элен, что-то со смехом рассказывавшая Джо, оглянулась, сказала, что да, это действительно замечательно, и опять отвернулась.
– Значит, договорились, – с энтузиазмом сказал Эрнст. – Можешь приехать из Нью-Йорка ближе к вечеру – поезда там ходят прекрасно – и остаться у нас до понедельника. Блестяще! Найджел, немедленно дай знать Пэрришу, что Роджер согласен. Мы изумительно проведем время. Обещаю.
Глава 4
Восторг Роджера по поводу столь удачного поворота событий продолжался целый час или два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61