Поскольку это заняло бы очень много времени, вот начало истории. Может, всегда есть коварство в том, чтобы рассказывать начало и конец истории, ведь мы понимаем только промежуточные фазы. Но в основе событий была встреча, всякая встреча в каком-то смысле – начало, а эта встреча в особенности несет в себе всю историю.
То, о чем я хочу рассказать, настолько невероятно, что я должен принять некоторые меры предосторожности. Чтобы преподавать анатомию, принято пользоваться условными схемами, а не фотографиями, которые со всех точек зрения отличаются от изучаемого предмета, соотношения – те конкретно, что представляют собой вещь, которую надо узнать, – сохраняются. Так же поступил и я.
Вот как зародился проект экспедиции к Горе Аналог. Раз уж я начал, надо рассказать, что было дальше: как было доказано, что континент, доселе неизвестный, с горами гораздо более высокими, чем Гималаи, существует на нашей Земле; почему его до сих пор не заметили, как мы добрались до него, с какими существами мы там познакомились; как именно другая экспедиция, преследующая другие цели, едва не погибла самым ужасающим образом; как мало-помалу мы начали укореняться, если можно так выразиться, в этом новом мире; и как все-таки это путешествие, едва только началось…
Очень высоко и очень далеко, над кругами все более высоких пиков и по ту сторону их, над снегами, становящимися все белее и белее, в ослепительном блеске, который глазу не по силам вынести, невидимая из-за этой чрезмерной ослепительности, возвышается вершина Горы Аналог. «Там, на вершине, которая острее самой тонкой иглы, – тот, кто заполняет собой все пространства. Там, наверху, в самом хрупком воздухе, где все превращается в лед, продолжает существовать только он один – кристалл бесконечной прочности. Там, наверху, в пылающем небе, где все сгорает, продолжает существовать только вечный накал. Там, в центре всего, – тот, кто видит все свершения, видит и начало, и конец их». Вот что поют здесь, в горах. Так оно и есть. «Ты говоришь, так оно и есть, но если становится чуть холоднее, сердце твое превращается в крота; если становится чуть теплее, голову твою наполняет туча мух, если ты проголодался, тело твое становится ослом, бесчувственным к палочным ударам, если ты устал, ноги твои сумеют постоять за себя!» Это еще одна песня, которую поют в горах, пока я пишу, пока придумываю, как именно обряжу эту правдоподобную историю, чтобы в нее можно было поверить.
3
Самые разные голоса еще были слышны. Был и тот, и другой выбор во всем том, что они говорили. Один рассказывал о человеке, который, спустившись с вершин, оказывается внизу и видит лишь свое непосредственное окружение. «Но у него есть воспоминание о том, что он видел, и это может помочь ему жить. Когда больше не можешь видеть, можешь знать; и ты способен свидетельствовать о том, что увидел». Другой говорил о ботинках, рассказывал, что каждый гвоздик, каждый крючочек становится, как бы сказать, чувствительным, как палец, ощупывающий почву и цепляющийся за каждую неровность; «и все-таки это всего лишь ботинки, с ними не рождаются, и каждый день надо потратить четверть часа, чтобы содержать их в хорошем состоянии. Тогда как ноги – с ними рождаются, и с ними и умрешь, по крайней мере, так все думают; но так ли это на самом деле? Разве нет ног, которые переживают тех, кому принадлежат, или, наоборот, умирают раньше своих хозяев?» (этому голосу я велел замолчать, он становился эсхатологичным). Еще один говорил об Олимпе и о Голгофе, четвертый – о патологическом эритроцитозе и особенностях метаболизма у тех, кто обитает в горах. И еще один наконец заявил, что «мы ошибаемся, полагая, что очень мало легенд связано с высокогорьем, и что он, во всяком случае, знает одну замечательную легенду». Он еще добавил, что, честно говоря, гора в этой легенде скорее декорация, а не символ и что подлинное место действия в этой истории – «перекресток, где встречается человеческое сообщество с высшей культурой, то место, где увековечивается установленная истина». Страшно заинтригованный, я попросил рассказать мне эту историю. Вот она. Я выслушал ее и постараюсь со всем тщанием и точностью, на какие способен, ее воспроизвести – я хочу сказать этим, что вы найдете здесь всего лишь бледное и приблизительное изложение.
4
В один из дней одного из августов я спускался из белоснежных, едких и труднопроходимых районов, где шел шквальный мелкий град и гремели бури. Я знал, что различные обстоятельства долго еще будут мешать мне вернуться в воздушные края с растрескавшимися гребнями, танцующими в открытом небе, с иллюзорными верхами и низами белых горных карнизов, прочерченных сверху в сизо-черной пропасти, обрушивающихся в разгаре безмолвного послеполудня; среди склонов с прорубленными кулуарами, сверкающих голым льдом, откуда идет обстрел и пахнет серой. Еще раз мне захотелось почуять зеленые ароматы расщелины, нащупать желоб, скользить между обваливающимися массивами, укрепить связки, оценить непостоянство порывов ветра, слушать, как звенит на льду сталь и как катятся маленькие хрустальные обломки к ловушке коварной ледниковой трещины – приспособления для убийства, припудренного и задекорированного драгоценными камнями, – прочертить дорожку в брильянтах и муке, довериться двум обрывкам пеньки и есть чернослив в центре космического пространства. Пересекая сверху вниз скатерть из облаков, я остановился у первых же камнеломок перед шквальным обвалом альпийского творога: гигантский шлейф с перламутровыми складками спиралью спускался к огромной пустыне камней на дне пропасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35