Глава четвертая, В КОТОРОЙ МЫ ПРИБЫВАЕМ НА МЕСТО И ПРОБЛЕМА ДЕНЕГ ПРЕДСТАЕТ ВО ВСЕЙ СВОЕЙ КОНКРЕТНОСТИ
Вот мы и добрались. – Все новое и ничего удивительного. – Допрос. – Устраиваемся в Обезьяньем порту. – Старые корабли. – Денежная система. – Породам, эталон всех ценностей. – Отчаявшиеся обитатели побережья. – Как образовались колонии. – Увлекателънейшие занятия. – Метафизика, социология, лингвистика. – Флора, фауна и мифы. – Исследовательские и изыскательские проекты. – «Итак, когда же вы. отправляетесь?» – Мерзкая сова. – Непредвиденный дождь. – Упрощение снаряжения, как внешнего, так и внутреннего. – Первый породам!
ДОЛГОЕ ожидание встречи с неизвестным притупляет способность изумляться. Вот только три дня прошло, как мы устроились в маленьком домике, временном нашем жилище в Обезьяньем порту на побережье Горы Аналог, а все нам уже здесь знакомо и привычно. Из своего окна я вижу «Невозможную», стоящую на якоре в бухточке, и всю бухту, распахнутую до самого небосклона, похожего на все морские небосклоны, с той только разницей, что линия горизонта с перемещением солнца существенно поднимается с утра до полудня и опускается от полудня до вечера благодаря какому-то оптическому феномену, над которым в соседней комнате ломает голову Соголь. Поскольку мне было поручено вести дневник экспедиции, я с самого рассвета пытаюсь изложить на бумаге, как именно мы попали на Континент. И мне никак не удается передать это ощущение чего-то совершенно невероятного, и в то же время совершенно очевидного, эту ошеломительную скорость сменяющих друг друга впечатлений уже виденного… Я пробовал воспользоваться личными заметками своих спутников, и они, конечно же, пригодятся мне. Еще я рассчитывал на фотографии и фильмы, которые вызвались снимать Ганс и Карл; но при проявке никакого изображения на светочувствительном слое пленки не появилось: пользуясь обычной аппаратурой, сфотографировать здесь хоть что-нибудь невозможно – еще одна головоломная оптическая задачка для Соголя.
Так вот, три дня тому назад, когда солнце уже готово было исчезнуть за горизонтом и мы уже повернулись к нему спинами, потянувшись к носовой части яхты, вдруг ни с того ни с сего поднялся сильный ветер, а скорее, какое-то мощное всасывание повлекло нас вперед; прямо перед нами образовалось некое пространство, какая-то бездонная пустота: горизонтальный водоворот, огромная воронка из воздуха и воды, невозможным образом закрученная кругами; все шпангоуты яхты трещали и хрустели, она неудержимо куда-то скользила, точнее, ее несло по наклонной плоскости к центру пропасти – и вдруг яхта оказалась в просторной и спокойной бухте, она плавно качалась на волнах, а впереди виднелась земля! Берег был так недалеко, что мы смогли разглядеть дома и деревья, чуть выше – поля, леса, луга, скалы, а еще выше – на переднем и заднем плане – размытые очертания высоких пиков и ледников, пламенеющих в сумеречном свете. Целая флотилия лодок, на каждой по десять гребцов – безусловно, европейцев, обнаженных до пояса и загорелых, – на буксире дотащила яхту до места стоянки. Очень похоже было, что нас ждали. Все здесь напоминало средиземноморский рыбачий поселок. Чужими мы себя в этой обстановке не чувствовали. Командир флотилии молча отвел нас в белый домик, в совершенно пустую комнату, облицованную красной плиткой, где нас, сидя на ковре, принял человек в одежде, какую носят горцы. Безупречно говоря по-французски, он иногда, словно про себя, улыбался, как человек, которому очень странно выговаривать то, что он вынужден произносить, чтобы быть понятым. Он безусловно переводил – не задумываясь и не ошибаясь, – но было видно, что он переводит. Он задавал нам вопросы, всем по очереди. Каждый из вопросов – они, впрочем, были очень просты: кто мы такие? зачем мы здесь? – застигал нас врасплох, въедался в печенки. Кто вы? Кто я? Мы не могли отвечать ему так, как отвечали бы представителю консульства или служащему таможни. Назвать свое имя, свою профессию? А что все это значит? Но кто ты? И что ты из себя представляешь? Слова, которые мы произносили – других-то у нас не было, – были безжизненными, омерзительными или смешными – как кадавры. Отныне мы знали, что перед лицом проводника Горы Аналог слова наши больше ничего не стоят. Соголь отважно взял на себя труд коротко рассказать о нашем путешествии.
Человек, принимавший нас, конечно же, был проводником. В этой стране все представители власти – горные проводники; и помимо основного своего назначения быть проводниками они по очереди исполняют административные обязанности, руководя жизнью в деревушках на побережье и в предгорье. Человек этот сообщил нам все, что полагалось, о стране, рассказав и о том, что нам предстоит. Мы высадились в маленьком прибрежном городке, населенном европейцами, по преимуществу французами. Коренных жителей здесь нет. Все, как и мы, откуда-нибудь да приехали, со всех концов света, и у каждой нации на побережье – своя колония. Как получилось, что мы оказались именно в этом городе, носящем название Обезьяньего порта, где живут такие же, как мы, западные европейцы? Позже мы поняли, что произошло это не случайно: ветер, втянувший нас сюда, не был ни естественным, ни случайным: он дул, повинуясь чьей-то воле. И откуда взялось это название – Обезьяний порт, если ни единого четверорукого существа в окрестностях и близко не было? Уж не знаю почему, но это наименование заставило меня вспомнить о всем своем наследии западного человека двадцатого столетия – что было малоприятно, – человека любопытного, подражателя, бесстыдного и суетного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35