Карен присела за стол и стала просматривать бумаги по доходам и расходам Джули за последние шесть месяцев; эти данные ее очень интересовали. Нужно было узнать как можно больше до того, как Джули решит, что бесплатное обучение будущего конкурента чревато неприятными последствиями.
То, что она прочла о миссис МакДугал, произвело на нее угнетающее впечатление; как будто старая леди вывернула ее наизнанку, окатила холодной водой и повесила сушиться.
Потом эта резкая дискуссия с Джули... Джули права. Она не может начать свое дело. У нее нет для этого ни силы воли, ни знаний, ни мужества.
Она уже складывала бумаги, когда услышала звон дверных колокольчиков. С неохотой она отложила бумаги в сторону и поднялась. Воровство в магазине было проблемой номер один, и одному человеку было довольно сложно ненавязчиво присматривать за всеми посетителями, сохраняя при этом любезную непринужденность.
Когда она уже открывала дверь, чтобы выйти из кабинета, пронзительный голос Джули произнес:
— Карен! Карен, ну давай же выходи; здесь один твой давний друг умирает от желания увидеть тебя.
Слишком велико было искушение закрыть дверь и притвориться, что не услышала. Уже несколько так называемых «старых друзей» заходили в магазин с тех пор, как она стала здесь работать, с тем, чтобы поглазеть на нее и тайно позлорадствовать, и происходило это не без участия Джули. Отвратительно и глупо, конечно, но она до сих пор с содроганием вспоминала Мириам Монтгомери, урожденную Спеллинг, и Шрив Дэнфорт.
Шрив все такая же стройная, как и десять лет назад, когда они с Карен состязались между собой за право участвовать в отборочных соревнованиях и за включение в сборную команду университета по теннису. Кстати, на другом поприще они тоже состязались... Шрив этого не забыла; она обращалась к Карен как к прислуге, когда они были в магазине, при этом глаза ее злобно сверкали. Но это было так похоже на Шрив; а Мириам Монтгомери, к которой Карен относилась с большой симпатией, своим холодным безразличием больно ранила.
Джули вновь позвала ее, на этот раз постаравшись придать своему голосу большую выразительность. Карен с облегчением заметила, что дверь слегка приоткрыта, и воспользовалась этим, чтобы взглянуть на вошедшего.
Даже в яркий солнечный день в магазине царил полумрак. По словам Джули, сумеречное освещение способствовало созданию атмосферы мира и спокойствия. (А также в значительной степени осложняло покупателям возможность рассмотреть дырки, затяжки и другие недостатки товара.) Вошедшие стояли у делфтского фаянсового канделябра, и шестидесяти ватт было вполне достаточно, чтобы рассмотреть того, кто был повыше.
В первый момент Карен почувствовала, как будто две гигантские руки приподняли ее от земли и с силой сжали. Дыхание с трудом вырывалось из ее груди. Затем она стала постепенно приходить в себя, хотя ладони оставались влажными от волнения. Она не видела Марка десять лет. И все же узнала его без малейших колебаний.
Он совсем не изменился — хотя, пожалуй, не совсем так. Каштановые волосы были со вкусом уложены, в то время как раньше он всегда был взъерошен и неприбран.
Он всегда дергал себя за волосы, когда был возбужден, а надо отметить, что состояние это у него было постоянным. Он всегда был возбужден какой-нибудь идеей, или теорией, или чем-то увиденным. Выражение лица было немного хмурым, но это, возможно, из-за двух складок между бровями, которые стали глубже за эти годы. Таким она его помнила: серьезным, сосредоточенным, неулыбчивым. Он был слишком погружен в учебу, чтобы замечать что-либо вокруг себя... Среднего роста, довольно хрупкого телосложения, сейчас он, казалось, стал выше, чем прежде. Возможно, это была всего лишь манера держать себя, прямо, высоко подняв голову, с чувством собственного достоинства и значимости.
Но самые большие изменения претерпела его одежда. Она не могла припомнить, чтобы видела его когда-нибудь в чем-либо еще, кроме помятой рубашки и джинсов. Она всегда поддразнивала его за то, что у него была всего одна рубашка, которую он стирал каждый вечер и никогда не утюжил. Иногда, когда моросил дождь, он надевал ветровку, протертую на обоих локтях.
Сейчас на нем был плащ желтовато-коричневого цвета свободного покроя с поясом, который выглядел так, будто он его только что снял с вешалки самого дорогого магазина мужской одежды. Плащ был распахнут, открывая белоснежную сорочку и темно-синий галстук — общепринятая униформа вашингтонской бюрократии, предваряющая эпоху яппи нового десятилетия.
Блондинка, стоявшая рядом с ним, была миниатюрной и чрезвычайно хорошенькой.
Звон в ушах постепенно прошел, и Карен услышала, как Джули сказала:
— Да, она вернулась. Бедненькая, я рада была ей помочь. Ты знаешь, как это бывает, она очень расстроена. Боюсь, она сильно изменилась. Я пойду приведу ее, уверена, она будет рада видеть тебя.
Джули пошла в сторону кабинета. Марк поднял руку, как будто желая остановить ее, но потом пожал плечами и решил подождать.
Карен побежала, надеясь, что препятствия, которые встречаются в магазине сплошь и рядом, задержат Джули и она сможет исчезнуть до того, как та войдет. Направляясь к задней двери, она схватила по пути плащ с вешалки, не потому, что боялась промокнуть, а исключительно для того, чтобы ввести в заблуждение Джули. В тот момент, когда она выходила через одну дверь, через другую вошла Джули. Карен сделала несколько быстрых шагов и вжалась в углубление для мусора. Распахнулась задняя дверь, и голос Джули произнес:
— Карен, где ты, черт возьми?
Карен опустила руки в карманы и ссутулила плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109