Тени его — сначала мальчика, которым он был когда-то, потом мужчины, каким его знала я — постоянно преследовали меня в коридорах виллы, они чудились мне в сумраке заросшего сада, ни на минуту не оставляя в покое. Я понимала, что все это глупо, но ничего не могла поделать с собой. Тени, которые преследуют нас, таятся в нашем подсознании: они настигают нас повсюду, куда бы мы ни скрылись, вне зависимости от времени и пространства. Но мне казалось, что смех, который раздается у меня в ушах, будет не так угнетающе действовать на мою психику в других местах.
В поисках хоть какого-нибудь занятия я отправилась навестить Дэвида. Его не было в комнате. Очищенные лоскутки с коптской вышивкой ровным слоем покрывали каждый незанятый клочок поверхности. Повсюду горели лампы, самые обычные, которыми пользуются во всем мире. Большинство лоскутов были мокрыми, их можно было выжимать.
Сейчас он мог быть только на чердаке, где мы с ним впервые встретились, поэтому я решила отправиться туда, воспользовавшись черным ходом, который мне в свое время показал сам Дэвид. Как только я подошла к дверям чердака, до меня тут же донеслось знакомое бормотание, причудливая смесь из собственных замечаний и поэтических цитат.
Я заглянула внутрь.
— Как тут у вас идут дела?
Дэвид держал в руках огромную кипу бумаг. Увидев меня, он небрежно подбросил листы в воздух.
— "Скорей, скорей закрой за собой дверь, добрая девушка". — Я бы на его месте употребила другой эпитет: «обессиленная» или «утомленная». — "Избавь меня от всех посетителей, скажи им, что я болен, скажи им, что я умер... "
— Но ведь это не Браунинг?!
— Как, кстати, у вас продвигаются дела с Робертом?
— Медленно. — Я закрыла за собой дверь. — К сожалению, мне не удастся помочь вам избавиться от посетителей, за дверью никого нет, кроме того, если бы и был кто-то, то я все равно не смогла бы. Что, дела настолько плохи?
— Даже хуже, — сказал Дэвид, собирая рассыпанные бумаги.
— Я выбит из колеи, мои планы нарушены. Я-то рассчитывал провести здесь еще недель шесть.
— Что случилось?
— Есть хоть малейший шанс, что она изменит свое решение?
— Не думаю. Сегодня утром графиня сказала, что все решится к воскресенью. Не знаю только, когда она...
— А что насчет мальчика?
Дэвид говорил совершенно спокойно, но я видела, что он сосредоточен как никогда.
— Пит поедет со мной. Это, конечно, еще не решено окончательно, и лучше пока не говорить ему.
— Вам этого хочется?
— Конечно. Жизнь, которую он вынужден вести в этом доме, совершенно не подходит ребенку! Разве вы не согласны?
Дэвид ничего не ответил, просто внимательно посмотрел на меня своим задумчивым взглядом. Уголки его длинного тонкого рта опустились, глаза напряженно сузились. Я молилась лишь о том, чтобы он не вернулся к разговору, который, мы по обоюдному согласию решили предать забвению. Сама я ничего не забыла, да и вряд ли забуду, но он держал себя так непринужденно, что мне тоже не составляло труда вести себя как обычно.
— Что такое? — обратилась я к нему. — У меня позеленело лицо, или произошло еще что-то более неприятное?
— Прошу прощения. Я пытаюсь разобраться в вихре своих собственных мыслей. Кстати, не поможете мне со всем этим хламом?
— Вы же знаете, что я рада помочь вам, если смогу.
И он дал мне работу. Это был самый настоящий рабский труд. Стоило мне лишь возбужденно воскликнуть над папкой с документами девятнадцатого века или альбомом с семейными фотографиями в толстом бархатном переплете, как Дэвид моментально выхватывал находку у меня из рук и отсылал разбираться в следующей огромной пачке. Все, что не имело прямого касательства к записям того времени, было небрежно свалено в сторону. Теперь, когда Франческа изъявила желание распрощаться с ним в течение одной недели, он даже перестал делать вид, что его интересуют исторические реликвии семейства Морандини.
Я обрадовалась, когда пришло время ленча, поскольку уже устала рыться в ворохах совершенно не интересующих меня бумаг. Моя пунктуальность оказалась совершенно напрасной. Франчески в столовой не было. Эмилия передала мне ее извинения и заметила, что графиня, скорее всего, не будет и за обедом.
— А где Пьетро, он вместе с ней или уже вернулся домой? — задала я вопрос, который интересовал меня гораздо больше.
— Он здесь, синьора. В своей комнате.
— Как обычно, — с горечью заметила я.
— Синьора?
— Нет, ничего. Это все, Эмилия, вы можете идти. Я вполне способна обслужить себя самостоятельно.
Она продолжала стоять передо мной, не двигаясь.
— Может быть, вы хотите заказать на обед что-то необычное, что вы любите больше всего?
Удивительно, кажется, она решила проконсультироваться со мной относительно обеда. Неужели она решила таким образом продемонстрировать мне свое расположение? Но нет, ни к чему обманывать себя. Она даже не смотрела на меня, ее взгляд был прикован к салфетке у меня на коленях, а улыбалась она какой-то странной улыбкой.
Я ответила, что ничего особенного мне не требуется и, не поблагодарив, отослала ее.
* * *
Теперь, когда наш с Питом отъезд неизбежен, я решила проверить его знания. Человек, который выбрал для себя профессию учителя, в любой ситуации останется учителем. Правда, обычно я работала со старшими ребятами, поэтому имела весьма приблизительное представление о том, что должен знать десятилетний ребенок.
Пит скорчил недовольную гримасу, когда я попросила его ответить мне на несколько вопросов, но ему пришлось подчиниться. Мы с ним немного повторили математику, оживленно обсудили динозавров, отцов-пилигримов и Джорджа Вашингтона, а затем почитали книгу о кошках, которую я недавно ему купила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112