Каждый любовный эпизод заканчивался болью, раскаянием и долгими неделями страданий. Как же я могла забыть его так быстро? И что за дьявол, вырвавшись из плена, преследовал меня? Сон уже стал забываться. Я могла припомнить только ощущение опасности и яростную, отчаянную борьбу за то, чтобы успеть сделать что-то, попасть куда-то, пока не слишком поздно. Я видела лицо Джо, искаженное гневом и страхом, его кричащий, широко открытый рот.
Но все без толку. Я не могла идти на попятную, да и не была уверена, что хотела бы. Подобно спасательному кругу, ко мне пришли мысли о предстоящих приятных часах. Ведь на чай должен был заехать отец Стивен.
Однако непрекращающееся чувство дискомфорта, тревоги постоянно присутствовало, и после окончания завтрака – застолья, на которое мы собирались все вместе перед тем, как каждому заняться своим делом, – вместо розового сада я пошла в библиотеку.
Вечера мы обычно проводили в этой комнате. Несмотря на свои размеры, она была уютнее обычных гостиных. Би приспособила эту комнату для своих приемов, но с молчаливого согласия она осталась за ней. Иногда она принимала здесь людей, до которых мне и Кевину не было никакого дела, и мы чувствовали, что она имеет право на часы уединений и конфиденциального общения.
Кресла, стоящие полукругом у очага, и большой стол перед ними были немыми свидетелями часов, проведенных нами вместе. Здесь мы с Би занимались рукоделием – кроме первой работы я взялась вышивать более сложный рисунок на подушке, – здесь же я занималась разгадыванием кроссвордов. Все коврики были покрыты шерстью животных. Мы с Кевином каждый использовали для работы по отдельному большому библиотечному столу с позолоченным кожаным покрытием и промокательной бумагой для защиты от чернильных пятен. На первый взгляд эти письменные столы свидетельствовали об усердной работе. На них были разложены книги, бумаги, письменные принадлежности, включая портативную пишущую машинку Кевина. Когда мне вдруг захотелось провести пальцем по поверхности клавиш, вокруг следа пальца образовалась кучка белой пыли. Бригаде уборщиков было велено не заходить в эту комнату, если не поступит специального указания.
Более внимательный осмотр книг на столе у Кевина говорил о том, что с литературой работали мало, а то, что было изучено, так это тома по средневековой истории и литературе. Я повернулась к своему столу. Просмотрев свои записи, я еще больше встревожилась: я сделала совсем немного с тех пор, как... Неужели я нахожусь в Серой Гавани уже три недели?
В этот момент голос Кевина, зовущий меня, напомнил, что я опаздываю на теннис. Я положила книгу «Исследования по современной литературе» на промокательную бумагу и поспешила к выходу.
II
На обед мы обычно собирались в кухне, которая была одной из приятнейших комнат дома, с залитым солнечными лучами потолком и большим камином. Би поставила горшки с ярко-красной геранью на широкие подоконники и разложила пестрые салфетки на столе. Покончив с едой, Кевин пробормотал: «Я пошел к себе, если никому не нужен» – и вышел. Я уже слышала от него это. Когда он сказал это в первый раз, мне захотелось узнать, чем он занимается в послеобеденные часы. Наверняка он не нуждался во сне. Он выглядел очень хорошо, намного бодрее, чем когда-либо прежде.
Я взяла за правило помогать Би с мытьем посуды. Ее протесты были чисто машинальными, они были еще одной данью установившемуся порядку. Сегодня, однако, она не была, как всегда, разговорчива, и я заметила, что она избегает встречаться со мной взглядом. Я уже собиралась спросить ее, что случилось, когда она быстро проговорила натянутым, неестественным голосом:
– Дело в том, что сегодня днем я хочу сменить комнату.
– Правда? Что-нибудь не в порядке с вашей?
– Вы знаете, что она соседствует с комнатой Кевина?
– Да, знаю.
– У нас общий балкон.
– Да.
– В эти теплые ночи я оставляю французские двери открытыми.
– Я думаю, что вы правильно делаете, – сказала я с удивлением. – Что случилось? Кевин храпит?
Лицо Би было наполовину повернуто от меня в сторону чашки, которую она мыла и которой уделяла неестественно много внимания. Я заметила волну слабого нездорового румянца, двигающуюся от ее шеи к щеке. Обычно она краснела легко и мило, но это не было похоже на ее розовый прелестный румянец. Она явно чувствовала себя неловко и тревожно. Она полностью отвернулась от меня и стала говорить быстро и монотонно:
– Я не осуждаю вас. Вы оба взрослые. Это целиком ваше дело. Я стараюсь быть тактичной. Кевин для меня как сын. Он вырос на моих глазах, и большинство матерей не хотело бы услышать, что...
Я должна была понять, к чему она клонит, гораздо раньше. Но ее мысли были так далеки от того, чем была занята моя голова, что я постигала ее очень медленно. Я начала хохотать, но затем поспешно обуздала себя: Би было не до смеха.
– Би, поверьте мне, я и Кевин не... – Я не воспользовалась первым же глаголом, который пришел мне в голову, и попыталась найти эвфемизм, чтобы не усиливать смущение Би. – Мы не спим вместе. Вы знаете, я без колебаний призналась бы в этом, если бы это было так.
– Нет, конечно, – голос Би стал более естественным и с оттенком юмора. Она повернулась. Сердитый румянец пошел на убыль, но щеки были еще красноватыми. – Поверьте, мне стыдно думать...
Она говорила таким тоном, словно ошибочно обвинила меня в убийстве или в хищении сбережений убогой старой леди. Мне пришлось напомнить себе, что для ее поколения подобные обвинения почти равноценны. И действительно, с нашей стороны было бы необдуманно, зная взгляды Би, заниматься нашими делами так близко к ней, когда в доме оставалась дюжина незанятых комнат и акры площадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85