– Что ты там высматриваешь? – засмеялась Ира, удивившись сама себе, что умеет смеяться. – Ты, наверное, уже наизусть давно всего Ефремова знаешь. Может, ты и мучаешься своими вечными желаниями из-за него?
Он известный идеалист.
– Может быть, – оторвалась Ленка от своего чтения.
Но только на секунду. – Нет, ты только послушай…
Ленка читала, а Ира растянулась в свежей постели и сразу же стала мягко опускаться в сон. Только и успела пробормотать уже непослушными губами:
– Никуда ты не уедешь.
Глава 20
«Поехала за Валеркой. Не хотела тебя будить. Будем часам к трем. Не скучай». Записка с Ленкиными размашистыми буквами смотрела прямо на Иру с того самого кресла, на котором вчера сидела Ленка. Понятно, Ленка волнуется.
Боится, что, проснувшись, Ира опять примется проливать слезы. Будет лежать в постели, красная, растрепанная, с заплывшими и воспаленными глазами, и отказываться есть.
Ленка не зря боится, такое уже было. И не один раз. Ира всегда так переживала крушение любви. Вернее, Любовей.
Вернее, того, что она тогда так называла. Потому как слово «любовь» во множественном числе не употребляется, режет ухо и глаз, а ей-то как филологу хорошо известно, что всякие там склонения, спряжения, словообразования – это не просто так. Это отражает суть, вложенную в слова то ли выстрадавшими ее прежними поколениями людей, то ли самим Всевышним. Все ее прежние влюбленности (вот это слово вполне прилично смотрится во множественном числе) были схожи между собой и разительно не похожи на то, что происходит с ней сейчас. Тогда ей казалось, что мир рушится, но в конечном счете можно было попереживать и пережить, оставить в прошлом. Сейчас мир как был, так и остался на своем месте, но и пережить это нельзя, только жить вместе с этим дальше. До бесконечности. Но ведь, если задуматься, это совсем не плохо – жить с любовью. Это хорошо. Это прекрасно. Это и сравнить нельзя с тем, что было до встречи с ним. Это дает ощущение, что жизнь состоялась и все, что с ней происходит, наполнено смыслом.
Ира улыбнулась, вскочила с постели и обошла громадную Ленкину квартиру с непривычно малозаставленными комнатами. Конечно, скоро вернется Эдик, и ей придется подыскивать себе пристанище, но это ничего.
Мир не без добрых людей. Можно снять комнату. Не пропадет. А сейчас – за уборку и готовку. Сегодня суббота – самый подходящий для этого день. Вот удивится Маша, когда застанет квартиру в идеальном порядке! Вот зашмыгает носом и зачмокает губами Валерка, когда почует из кухни ванильный дух бисквита с яблоками! Вот обрадуется Ленка, когда увидит ее бодрой и чуточку ворчливой: «Ноги вытирайте!» А потом они всей гурьбой отправятся в больницу к Тане и Анютке…
Она лазила по квартире с чудовищным пылесосом, чистила зеркала, драила на кухне пол, напевала под нос детские песенки и только иногда… Только иногда, совсем редко, гораздо реже, чем можно было бы предположить, она вдруг останавливалась, потому что начинало громко и больно прыгать сердце. «Господи, почему, ну почему я его не послушала, ведь он говорил, что у меня нельзя, говорил…», «Господи, почему, ну почему я не вытащила сразу эту дурацкую спираль, чего я ждала?..», «Как он там, что делает, о чем думает?..», «А вдруг я ошиблась, вдруг они сумеют использовать против него эти проклятые пленки, даже когда мы расстались? Может, это слишком малая цена?» В ослабевшей, обезволенной сердечным стуком голове сами по себе крутились вопросы. Бессмысленные вопросы, которые не предполагали ответов. Но она справлялась. Видит Бог, она справлялась. Она останавливалась лишь на секунду-другую, а потом с удвоенной энергией принималась мыть да чистить и с удвоенной громкостью напевать детский мотивчик. Ничего, квартира большая, дел хватит.
Дел хватило до пяти вечера. Ира придирчиво оглядела Ленкины владения и осталась довольна. Чистота, красота, пирогом пахнет, нет ничего лучше, чем возвращаться в такой дом. Но они не возвращались. Высоченные дубовые напольные часы высоким звоном пробили пять раз, и в этом звоне Ира не сразу различила другой – тоненький, дребезжащий. «Наконец-то!» – обрадовалась она и побежала открывать дверь. За дверью оказалось пусто, а тоненький звонок все дребезжал и дребезжал. «Телефон, ну конечно, телефон. Зачем им звонить в дверь? У Ленки ключ есть. Вот что значит не у себя дома, даже телефон звонит как-то странно». Ира бросилась к телефону в гостиной, испугавшись, что у вызывающей стороны кончится терпение, а вдруг это Ленка и ей что-то нужно?
– Да!
– Теть Ир, привет. А где мама? Она чего, и сегодня не приедет? – У Валерки ломался голос. Первую фразу он произнес густым и низким, вполне уже мужским голосом, а вторую – высоким и обиженным детским.
– Не «чего», а «что», – машинально поправила Ира.
Можно было бы предположить, что Ленка задержалась по пути, заехала к знакомой, попала в бесконечную пробку, угодила в аварию, в конце концов. С ее-то ездой! Но Ира не предположила. Вместо этого она неотрывно смотрела на диван и видела вчерашнюю картинку: Ленка в пушистом мышином свитере (серый – ее любимый цвет, цвет уверенных в себе людей) держит перед ней стакан с водой и спрашивает: «А сама-то ты что теперь будешь делать?» «У меня есть ты, – отвечает ей Ира. – Ты и Валерка». Валерка. Валерка! Почему она до сих пор стоит у телефона?
– Где тетя Маша?
– У нее же выходные, – удивленно протянул Валерка. – Ее мама до второго отпустила.
– Возьми трубку. Запри дверь и окна. Иди на второй этаж и жди меня. Я крикну снизу. Если что – сразу звони! – отчеканила Ира.
– Куда звонить? – загорелся Валерка, почуяв необычное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96