И телефон с автоответчиком – даже когда дома, сразу к телефону не подхожу.
Аксенов поднял голову и так внимательно посмотрел на Иру снизу вверх, что она даже покраснела, хорошо еще в темноте не заметно. Потом с пафосом воскликнул:
– Надо же!
От его странного взгляда Ирине пришла в голову чужеродная шальная мысль, что Аксенов-то тоже как-никак мужик и, черт возьми, интересно, чем чреват роман на такой высоте? Вот Ленка бы удивилась! Она даже поперхнулась:
– Что «надо же»?
– Первый раз вижу женщину, которая спокойно, между делом, признает возможность чужой правоты. Да еще при этом не старается польстить. Нелегко вам, наверное, приходится. Слишком умная.
В его фразе отчетливо прозвучало братское сочувствие, по Ириным понятиям, нисколько не совместимое с сексуальным интересом. Еще бы! Какой уж тут интерес. Потрепанная былой страстью особа, вот уже четвертый месяц не вылезающая из-за компьютера и объедающаяся шоколадом со всеми вытекающими отсюда последствиями – от складок на талии до мешков под глазами. Там у них на высоте небось своих хватает, повернуться негде. Ира отфутболила дурацкую мысль, спокойно расстегнула душную дубленку и перевела разговор на более актуальную тему:
– А вы что, сюда долги по зарплате как переходящий приз привезли или советы «Как нам реорганизовать машстрой»?
Он отвернулся, устало и разочарованно протянул:
– Ну вот… – Потом вдруг резко встал и тихо так, проникновенным тоном, которого обычно больше всего боятся подчиненные, сказал:
– А вы знаете, в чем разница между руководителем и простым обывателем? Не знаете.
А разница в том, что он в отличие от обывателя твердо знает: первое – есть вещи, которые ни один человек изменить не в состоянии; второе – есть вещи, которые может изменить только каждый для себя; и третье – есть то немногое, что может и должен сделать он, руководитель. Иногда, к сожалению, только он.
– И многое вы сумели изменить на этом заводе? – Ей решительно не понравился его менторский тон.
– Пока ничего не сумел. Но сумею. Можете не сомневаться.
– Ничего вы не сумеете. Создали в своем городе островок благополучия и ловите кайф, что на вас там как на икону молятся. Только и слышишь на каждом шагу:
«Ах, Александр Николаевич! Ох, Александр Николаевич!» Все в рот вам смотрят, ни одно решение без вашего высочайшего повеления не принимается, сами чуть ли не каждую плавку проверяете да еще гордитесь этим. Этакий удельный князь. Видела я, как вы своих менеджеров как мальчишек гоняете, да еще при журналистах, чтоб показать свою барскую власть. Тьфу! Смотреть противно.
Типичный красный директор.
– А на вас, журналистов, посмотришь, – не остался в долгу Аксенов, – так и занятий у вас других нет, кроме как ярлыки развешивать, человеческим языком говорить разучились. Металлургическая империя! Я ни у кого ничего не завоевывал. Красный директор! А с чего мне, спрашивается, краснеть? Я никому ничего плохого не сделал, а если и всыпал кому-нибудь, так для того, кто делу служит, это не важно. А для остальных полезно. А то зажрутся и заворуются, как ваши московские чинуши.
– Как будто унижение кому-нибудь когда-нибудь воровать мешало, – стояла на своем Ира. – Наоборот, с таким подходом у вас одни шестерки останутся, а такие как раз и смотрят, где что плохо лежит. Лично я и минуты бы не стала с вами работать. Да и не хватит вас на все.
Не получится лично всюду поспеть. Не сумеете. Вон сердце у вас пошаливает, не дай Бог что случится, развалится ж все без надзору.
Ира прекрасно понимала, что перешла все допустимые границы тактичности, но говорила бы еще долго.
Приятно выплеснуть раздражение властью на голову представителя сильных мира сего. И не так чтоб уж очень много этого раздражения в ней накопилось, это скорее инстинкт, простой обывательский инстинкт. Но Аксенов, ни слова не проронивший и не пошевельнувшийся во время ее обличительной речи, так на нее взглянул, что даже в темноте ей мало не показалось. Ленка была права.
– Я похож на человека, который примирится с тем, что чего-то не сумеет? – еле слышно спросил он после тяжеленной паузы.
Ира пригляделась к нему повнимательнее. Резкие, словно вырубленные черты лица – прорезанный двумя продольными морщинами лоб, впалые щеки, глубоко посаженные глаза. В свете луны он похож на бюст самому себе на собственной родине. Только почему-то в данном случае это совсем не смешно.
– Нет, – съежилась и пошла на попятную Ира. – Вы не похожи. Не сердитесь, это я просто злобствую как обыватель. Понятно, что в наше время тащить на себе производство – занятие не из легких. Может, только так сейчас и можно. В конце концов, у вас есть видимый результат, а я в этом ничего не понимаю. Я и в журнале работаю обывательском. Вы – чем на меня, дилетантку, наезжать – дали бы лучше интервью – о доме, о семье.
Это сейчас модно. У нас солидный журнал, тираж под пятьсот тысяч. «В кругу семьи» называется. Хотя вы, конечно, не знаете.
Аксенов ее отступную принял и смягчился:
– Да знаю я ваш журнал. Мама его всю жизнь выписывает. Полчердака завалено – выбросить жалко.
Сколько отец ни убеждает, что опасно макулатуру на чердаке хранить, без толку. Только я для вас персонаж неинтересный. У меня и семьи-то нет.
Вот это уже интереснее! Если она не совсем выжила из ума, то не далее как полчаса назад он говорил о том, что его жена – москвичка. А теперь, что семьи нет.
Умерла? Одинокий папаша – командир производства, самоотверженно воспитывающий сына и дочь, – отличный повод для материала в семейном журнале. Ну ладно, пусть не одинокий. Пусть женат второй раз и новая жена трогательно заботится о детях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96