Время короля, похоже, прошло. Наступает время князей. Княжеская власть укрепляется повсюду: в Аквитании, во Фландрии, в Нормандии. С усилением этих новых опасностей король Франции не может поделать ничего. Это с прискорбием констатируют сами епископы и делают выводы: обращаются к властям, сила которых растет, – к князьям. В Аквитании это происходит еще до окончания X века. Такой образ действий становится все более частым и обычным с начала XI века, для которого характерны (как мы увидим в другой работе, представляющей собой продолжение этой) возвышение milites и зарождение рыцарства.
К 1030 г. это возвышение еще лишь намечается. Округ под властью шателена, имеющего бан,то есть военную власть, – вот теперь новая единица политического деления, с которой приходится считаться. Церковь пока не стремится предложить milites – военной силе в этих округах – какую-то особую этику, но она не может не учитывать новые политические реалии момента.
Несколько идеологических направлений церковной политики теперь сближаются и вот-вот сойдутся в одной точке, на уровне milites.
Первое связано с этикой защиты слабых: бедных, женщин (прежде всего вдов) и сирот. С библейских времен эта этика, возвещенная пророками, адресовалась всему народу Израиля; ее усвоили и переняли апостолы, предложив всем верным. Во времена христианской Империи и произошедших от нее королевств эту миссию защиты слабых, чаще всего понимавшуюся как судебную защиту, выполняли епископы. Начиная с каролингской эпохи этот долг переходит к королю.
Церковь скрепляет свой союз с королевской властью, доверив королям миссию защиты христианского мира от внешних и внутренних врагов. Функцией королей внутри страны, вверенной Богом их управлению, будет обеспечение защиты церквей, их имуществ и их служителей, равно как всех pauperes:клириков, а также вдов и сирот.
Эти обязанности епископы перечисляли королям во время коронаций в виде формул благословения, эволюцию которых мы проследили. Они развиваются и уточняются с конца IX до конца X века. Этика защиты церквей и слабых, всегда связанных между собой, сосредотачивается здесь на особом моменте посвящения – когда епископ передает монарху меч, символ власти короля в своем королевстве.
Меч тем более мог стать символом этой идеологии защиты слабых, что соединял в себе три аспекта.
– Как меч королевского правосудия он означал миссию юридической поддержки, возложенную на короля соборами, в частности, Парижским; епископы неустанно напоминали, что такая поддержка есть часть justitia regis (королевского правосудия).
– Как меч propugnator ’ a, defensor a Ecclesiae,он символизировал и другую миссию, тоже порученную церковью королям: защищать христианский мир, которому грозят силы зла – варвары, неверные, бесчисленные внутренние враги.
– Как мирный меч, наказующий злодеев, он представлял также принуждающую власть; король был источником или скорее верховным исполнителем этой власти, minister Dei.Ведь считалось, как мы отмечали, что король выполняет сакральную службу, сопоставимую со службой епископов.
Sacerdotes accingunt reges (священники опоясывают королей), подчеркивает Жерар Камбрейский. Еще не говорится, что они «делают» королей, но, во всяком случае, они свидетельствуют через посредство церемониала помазания и коронации о выборе, сделанном Богом во имя обеспечения порядка и чтобы церковь, бедные, вдовы и сироты могли жить в мире под защитой королевского меча.
Но если короли ослабли? Если общество идет к упадку? Если силы распада, временно (в это верят), берут верх? Тогда церковь приспосабливается. Она находить идеологический способ парировать удар. Это чувствуется как по эволюции литургических форм, так и по словарю сочинений епископов, решений соборов, агиографических текстов: все изученные нами источники с конца IX – начала X в. сходятся в точке prindpes.Им теперь тоже вручают меч в момент их прихода к власти. И идеология защиты слабых, связанная с королевским мечом, ассоциируется теперь и с мечом князя. Превозносится именно эта миссия князей, которую они выполнили, как короли. Вместо королей.
Однако далее к слабости королевской власти добавляется и неспособность князей прийти ей на смену. Тогда де-факто власть оказывается в руках местных мелких властителей. Эти potentes, minores prindpes, prindpes militum часто наводят ужас, грабят церкви и монастыри, жгут деревни, живут войной и ради войны, творят бесконечные грабежи, похищения, насилия и всевозможные бесчинства.
Против них у церкви нет иного средства, кроме идеологии. Она умеет пользоваться этим оружием. Сначала она угрожает отлучением. Она размахивает жупелом ада. Там, где это возможно, она обращается к князьям или светским властям меньшего ранга. Она вербует защитников, defensores ecdesiae.Она прибегает к индивидуальным присягам, а личные связи в те времена сильнее всех абстракций. Она опирается на силу устных обязательств, ибо клятвопреступление тогда считалось самой страшной виной. С помощью литургии, обрядов, формул и жестов, настолько приспособленных к этой цивилизации, где всё – символ, знак, образ, она закладывает основы новой духовности, расцвет которой придется на следующий век. Духовности, которая, как надеется церковь, сдержит руку зачинщиков смут.
В случае неудачи остается последнее средство. То, о котором сообщают нам Буржские присяги 1038 г.: не формирование чего-то вроде полиции, ополчения под руководством церкви, как слишком часто утверждалось, а призыв к «народу», призыв к inermes,чтобы они защитили себя и главное – защитили церковь и ее владения, ее служителей и ее ценности, ее роль, ее положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66