– услыхал он голос подошедшего Баранова.
Гранищев спрыгнул на землю.
– Нравится?
– Парного молочка испил, товарищ старший лейтенант.
– Парного?
– Правду говорю.
– А что твоя лайба, летать устала?
– Мотор не запускается.
– Ахты, старая, – тоном лошадника посочувствовал Баранов «спарке», как будто понимая причину ее непослушания.
Забибикал «ЗИС», и полковник Сиднев, приоткрыв дверцу, пальчиком подозвал к себе Баранова.
– Звонил Хрюкин, – сипло проговорил Сиднев, глядя летчику в ноги; охваченная тугим бинтом шея полковника не разгибалась. – Прибыть для вручения награды не смог. Одна «пешка» удачно отсняла Нижне-Чирскую, другая мост разнесла, тебе и напарнику благодарность.
– Служу Советскому Союзу!
– Новенький? – Сиднев глазами указал на Гранищева.
– Просится на «ЯК», я вам вчера говорил.
– Как это – просится? В баню просятся.
– Плачет: дайте, говорит, провозной, а нет, так вроде того, что он без провозного взлетит и сядет.
– На чем летает?
– Я объяснял вчера. Чугуевец он, товарищ полковник.
– В чем же дело?
– В ЗАПе попал на «ИЛы».
– Воздушный бой со штурмовиками затевать не буду!
– Он «мессера» на «ИЛе» сбил, товарищ полковник.
– Кто?
– Сержант Гранищев, мой однокашник.
– Подтверждения есть?
– Пепелище осматривал с воздуха лично. Закопал сержант «сто девятого».
– Очень просится?
– Житья нет, товарищ полковник.
– Дай ему пару провозных, посмотри сам… Если пойдет, потянет, с Раздаевым переговорю.
Плохо веря в происшедшую с ним перемену, под впечатлением похвалы Баранова: «Так всегда ее притирай, сержант, как в эти два полета, лучше не бывает», не представляя, во что все выльется, когда из госпиталя вернется Лена, – Гранищев почтительно и тихо восседал за ужином в углу столовой. Кроме всего прочего, на нем висела «спарка», необходимая полку. Вместе с неизвестностью, с тревогой в нем сильно было возбуждение от сделанного шага.
– Никто не знает, что происходит, – говорил капитан Авдыш, сидя над пустой тарелкой против Павла. – Ни Баранов, ни майор этот, который всех учит, ни Сиднев… Никто! – Голос его, не в пример вчерашнему, был тверд, даже резок, подбородок выставлялся победительно. – Никто, – продолжал Авдыш. – Всех разметало. С вынужденной шел, трех солдат встретил. Как в той песне: «Шли три солдата с немецкого плена…», потому все одной компании держались… Три солдата на пятачке, и все из разных пехотных дивизий, такой разгон… Других, напротив, сводит. Нахожу полк, являюсь в штаб – лейтенант Кулев, собственной персоной. Однокашник по финской. «Здорово!» – «Здравия желаю, товарищ капитан, – официально так, натянуто. – Представьте рапорт, изложите обстоятельства…» Ах ты, думаю, Кулев… хотел ему напомнить, как он с перепугу медаль «За отвагу» подцепил да еще кубарь в петлицу… Плюнул. Потом его смыло, Кулева. Куда-то исчез… Егошин мнит из себя вершителя судеб, а того не знает, что ты от него улепетнул.
– Майора видели?
– Хорошо сделал, – Авдыш пропустил вопрос мимо ушей. – Показал Егошину шиш. Все от него бегут.
– Не все, – заикнулся Павел.
– А не знаешь, так молчи! «Одесса» еще когда предлагал, давай, говорит, ко мне, штурманом полка. Да ловчила он, «Одесса», кому хочешь уши зальет. Я согласия не дал, Егошин и воспользовался…
– Майор – методист, – вставил сержант, чтобы быть справедливым.
– Методу знает, – кивнул крупной головой Авдыш, перекладывая планшет с левой стороны скамьи на правую. – Это – да. Мастер! Любого за пояс заткнет… Помнишь, по танкам били? Ты ходил или нет?
– Как же… мой первый вылет! В грозу врезались.
– Да. А вести группу должен был Егошин.
– Точно! Я его ждал…
– А я не ждал!.. Егошина еще с вечера назначили, а утром у него, видишь ты, живот, в кустах засел. Ракета, он за штаны держится… Меня на группу поставили. Друг дружку в строю не знали, не поняли… не шибко, я скажу, получилось… Цель незнакомая, разведданные отсутствуют. Как зенитка забарабанила! Черно… Егошин на моем месте не лучше бы сработал… И потом: летчик бьет машину не потому, что зазнался. Глупость это. Я так майору и заявил. Он на дыбки: «Ты мне базу под аварийность не подводи!» При чем тут база? Летчик контроль упускает, потому самолет и бьется, а почему, на то миллион причин, зазнайство – одна из миллиона. «Гнилых настроений не потерплю!..» Такая у него метода, видишь… все связал в одно с этим случаем на взлете, – Авдыш провел ладонью по стриженой голове. – Других винить не хочу, да лететь-то должен был не я… Как получилось, если помнишь? Серогодский повел – не вернулся. Агеев повел – не вернулся… Егошину лететь, он опять в кустах, опять у него живот… ну? В тот-то раз по танкам, если бы, к примеру, он повел, так, наверно, я бы тогда его место занял… Авдыш бы Егошиным распоряжался, а не Егошин – Авдышем..-A тут он мной, и опять на чужом хребте в рай метит… По-людски это? Не обидно, сержант, скажи?.. Все тихой сапой, за спиной, под ростовский приказ меня и упек. Чем больше других под приказ подведет, тем для него лучше. Требовательный командир, служит Родине… И Авдыша сплавил, чтобы глаза ему не мозолил, и капиталец нажил, да промашка получилась! – Неожиданно и с мрачным торжеством Авдыш прихлопнул по своему планшету.
– Закрыли дело?
– Живой остался!.. Девять вылетов оттарабанил, из них пять – на «Питомник»… А на «Питомник» продраться, на танковый резерв противника, надо весь город пройти, море огня… Капитан Филипченко один раз стаскал туда-обратно и говорит: «Я-то не штрафник, с меня достаточно, теперь впрягайся сам…» И вот пять вылетов на «Питомник», кому скажешь – не верят, – он приподнял планшет перед собой обеими руками, как икону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133