– спросил «дед».
– С прямой. – Павел словно бы ждал его подсказки. – Как взлетели, так никуда не сворачивали… Высоту не набирали, прикрылись солнцем… Вот. – Дрожавшим пальцем он указал на карте точку, где дым, вскурившийся над кабиной Грозова, отбросил тень, она накрыла танки и исчезла, разнесенная взрывом рухнувшего штурмовика. – Прямое попадание…
Hoc, по-детски сморщенный, прянувшее в небо пламя, перелет через Волгу – вот что придавило Павла на подходе к МТФ.
– Сержант Гранищев!.. Знакомая интонация.
– Дозаправиться, – чеканил Егошин, не зная к нему снисхождения.
– Истребителей заправляют…
– Правильно: «ЯКи» прикрывают ферму. Заправитесь во вторую очередь – и три полета по кругу. После всего школяром «пилять по кругу»…
– Есть, товарищ командир! – ответил Гранищев.
– Варежку в небе не разевать!
(«Мессера», с их шакальим нюхом на дармовщинку, могут наведаться из-за Волги, их разящие удары опасны не только одиночкам…)
– Есть!..
Сержант, склонив голову, затрусил к своей машине, Егошин деловито, как по необходимости, срочной и обязательной, направился в поле, к посадочному знаку.
Примеряясь к ветру, к черной мельнице, возвышавшейся в степи, как маяк, Павел звякал нагрудным карабином, не попадавшим в замок, соединявший парашютные лямки. Дым, вскурившийся над мотором, пламя, взрыв, перешибивший змеистое тело колонны… Карабин проскальзывал, не зацеплялся. И снова попалась ему на глаза сигналыцица. Бахарева, вспомнил он, летчица истребительного полка Елена Бахарева. Мягким шагом, как бы в раздумье, шла она на летное поле, где поджидал его майор. «Ну, встреча, ну, майор, – думал Павел. – Устроил товарищ командир знакомство… Постарался…» Он понял наконец, что тычет в замок тыльной стороной карабина. Защелкнул грудную перемычку, устало опустился на пилотское сиденье…
На «пятачке» начальник разведки, как представитель оперативной службы, предупредил майора Егошина: «Указания получишь на месте, на МТФ. Главное – панике не поддаваться, упадочных настроений не допускать… Панику – каленым железом, Михаил Николаевич!» – «Понял».
«Понял», – сказал майор Егошин, а себе признался, что момента, как следует быть, не схватил. «Настроения… каленым железом» – эти напутствия понял.
Указаний, обещанных дивизией и вносящих ясность, нет, задача полку не ставится, поддерживать настроение на левом берегу, Егошин чувствует, труднее. Дешевые шуточки не проходят. Не до шуточек… Ему надо было побыть одному. Мысль о волжском боевом рубеже, об уходе за Волгу два месяца назад показалась бы Михаилу Николаевичу кощунственной. «Не видать им красавицы Волги и не пить им из Волги воды», – пела, грозно сдвигая брови, занимая собою экран, чародейка Любовь Орлова, и командир полка Михаил Егошин, летчики полка молча, с гордостью, с сознанием собственной силы вторили ей… Два месяца!.. Два дня назад перебазирование полка за Волгу обсуждению не подлежало, разговоры на эту тему были исключены…
А сегодня нет за спиной могучей реки. Нет опоры. Есть бескрайняя степь, десяток саманных строений, ветряк с крестом неподвижных крыл…
Местечко возле брезентового, выложенного буквой «Т» полотнища – излюбленный Егошиным пост, где в славные, далекие теперь времена он часами простаивал, руководя тренировочными полетами, выводя свой молодежный, полнокровного состава полк – один из ста намеченных к формированию, только что созданный, – на передовое место в округе, и когда сам Егошин, вернувшийся из Испании, слыл как методист одним из лучших в бригаде… Случались и в жизни передовика «крутящие моменты», не без того… Голубым огнем горел Егошин, когда его летчик в молодецком подпитии угнал «эмку» и, куролеся по ночному городу с подружкой, влетел в кювет. Егошин за него вступился; парень из портовых рабочих, стропаль шестого разряда, хорошо летает, кадр, полезный для авиации. А хозяин «эмки» – прокурор округа, бригвоенюрист! И чем больше Егошин старался перед командиром бригады, через которого просил за парня, тем сильнее вредил себе в глазах начальства, того же командира бригады. Несноровист был, негибок. Идеализм, мешающий корректировать первое решение, – серьезный минус. Поднял бучу, а тут у самого поломка – пустяк, дужку крыла подломил всего лишь, но в принципе поломка, и вот уже самого Егошина требуют на парткомиссию, где все, естественно, берется вкупе: гнилой либерализм, преступная халатность, утрата боевитости… такой букет. Лихачу не помог, сам сел в яму.
«О чем я? – удивился своим мыслям Егошии. – Какое сейчас это имеет значение? Лихач, поломанная дужка, парткомиссия – откуда все это нахлынуло?.. Зачем?..»
Но «Т», посадочный знак, доставленный в заволжскую степь и расстилавшийся в ногах Михаила Николаевича, был толикой прошлого, проросшей в бурой, сухой степи, прошлого, от которого в горький час ему уйти невозможно. Да и нужно ли? Красвоенлеты, пилоты-старшины, поднявшиеся до комбригов и генералов, проходили этот пост. Все, кто поверил мечте, небу в алмазах, готов был служить ей верой и правдой. Егошин – в числе принявших эстафету. Однажды рядом с ним, на шаг впереди, возвышался в поле возле «Т» генерал Хрюкин, глава московской инспекции. В ярко-синем комбинезоне, перехваченном командирским ремнем со звездой, в генеральской фуражке, оттенявшей свежесть молодого лица, Хрюкин был един в двух лицах: и глава инспекции, и судья. Инспектор – по должности, судья – по своему почину: положив на стартовое полотнище портсигар литого серебра, память Мадрида, Хрюкин объявил состязание летчиков на лучшую посадку и выступал как арбитр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133