Крестовидный выступ на базу, в тени амбара, был едва различим под ворохом тальника, но перышко трехлопастного винта, высмотренное рысьим глазом старшины, выдавало усилия маскировки.
– Истребитель «ЯК-1», – всмотрелся Кулев в силуэт машины. – Где притулился… И в голову не придет искать в таком месте…
– Мой, – улыбнулся водитель. – Моя находка, я обнаружил. – Видя, что Кулев колеблется, добавил: – Он же маленький, «ЯК», против «ИЛа» ничего не весит. Берем играю чись…
– До него не доберешься. Еще застрянем… «Не нужен нам этот „ЯК“, – думал Кулев. – Все пути на север перекрыты, разъезд Конная горит…»
– Цепляем с ходу, в два счета!
Кулев колебался.
– Майор Егошин нас похвалит. – Шебельниченко выкручивал баранку в сторону база. – И здесь, скажет, сработали за «маленьких»!
…Выпрыгнув из кабины, Кулев рысцой спешил к истребителю, подгонял товарищей: «Быстренько, быстренько… сто двадцать шагов в минуту!»
При торопливом осмотре истребителя мнения высказывались различные.
– Хорош гусь хозяин, натаскал хворосту – и деру…
– В какую сторону?
– Пробоин нет, бензобак булькает.
– «ЯК» надраен, как медный котелок… Приготовил к сдаче?
– Как он его сюда загнал, вопрос… Грузовик не подберется.
– Камешки из-под колес вынуть, он своим ходом скатится. Внизу его зацепим.
– Быстренько, быстренько!
– Товарищ лейтенант! – донесся из амбара сдавленный голос. – Вы голову промыть дадите?
Возглас излился, несомненно, из женской груди; старшина, вслушавшись, авторитетно заявил, что в амбаре моет голову не кто иная, как Глафира Кожемякина.
– И здесь знакомая, – отметил лейтенант. Шебельниченко, мимикой открестившись от знакомства, шепотком пояснил:
– Ее из бани по тревоге выкурили, так она за свою недомытую голову начальнику штаба плешь проела. Потом ее перевели.
– Кожемякина! – почему-то нараспев обратился в сторону амбара Кулев.
– Не Кожемякина. И не Глафира, – ответил ему неприязненно женский голос, делая ударение на «не». – А самолет заминирован, учтите, я предупредила…
Мужчины, как по команде отступив от «ЯКа», воззрились на бревенчатую стену хуторского строения.
– Бабы, когда голову моют, о другом думают, – заявил Шебельниченко. – Лейтенант, ну его, «ЯК»… К своему «ИЛу» не поспеем.
Он отрекался от своей находки. Предлагал отходную.
Кулев, гонимый беспокойством, перестал спешить. Мытье женской головы – многотрудное занятие. Мама приступала к нему после длительных приготовлений, в особом расположении духа и как бы что-то загадав. Священнодействие с кувшином, мыльным раствором, просушкой и укладкой волос предполагало отрешенность от всех прочих дел, и тайное желание мамы сводилось, видимо, к тому, чтобы никто из соседей по коммунальной квартире не помешал ей исполнить важный замысел; обычно она приступала к ответственной процедуре ночью, когда квартира отходила ко сну… А степь, этот хутор с часу на час превратятся в арену боя…
Кулев быстрым шагом обогнул амбар, тронул массивную дверь на кованых петлях.
Гулко брякнула щеколда.
– Не подглядывать! – взвизгнул женский голос. «Скушали? – мимикой спросил его Шебельниченко. -
Что я говорил?»
Кулев пристыженно слушал сердитое плескание в тазике.
Раз и два шумно сливалась вода.
– Банно-прачечный трест, – сказал он, чтобы не молчать. – Нашли чем заниматься.
– Дюрит лопнул! – в сердцах отозвалась моющаяся. Он представил, как она стряхивает мыльную пену с рук и осуждающе смотрит в его сторону, на запертую дверь. – Масло из системы выбило, на черта стала похожа… Да еще машину драила.
«Женское пополнение! – осенило Кулева. – Женское пополнение, о котором столько разговоров на КП Егошина»,
– Из хозяйства Дарьюшкина, что ли? – спросил он примирительно. – Из Песковатки?
– Колхоз Кирова.
– Колхоз Кирова! – Теперь пришла очередь Кулева мерить взглядом старшину: «Глафира Кожемякина…» – Мы в колхозе Кирова берем прикрытие, а рядом «мессера», подкарауливают наших…
– И не ваших… И в Нижне-Чирской – тоже.
– В Нижне-Чирской?! – усомнился старшина. – Отставить панику!
– В Нижне-Чирской нас обстреляла зенитка и тут же прихватили «мессера»… Как по нотам.
– Когда?
– Я сама против паники. Вчера… В восемь десять – восемь пятнадцать утра примерно… Шумный сброс воды – и тишина. Молчание.
Наконец она открыла дверь. Чистое, промытое лицо без свекольного оттенка. Скорее оно было бледно.
– Я не прохлаждаюсь, товарищ лейтенант, – с опозданием, сдержанно пояснила летчица. – Я здесь приземлилась и отсюда взлечу. Сержант Бахарева, – и подобралась, свела каблуки брезентовых, в потеках масла сапожек, как образцовый строевик, отработавший курс молодого бойца. Румянец постепенно приливал к ее щекам.
– А если немец двинет?
– Сижу без масла, – сказала она веско. – Дюрит заменен. Доставят масло, я заправлюсь и – домой.
– Кто доставит? Откуда?
– Из Малой Россошки…
Кулев вспомнил взмыленных коней заградотряда.
– Сержант Бахарева! – Он по-командирски приосанился. – Берем «ЯК» на прицеп, и сей же момент – ходу.
Она отрицательно покачала головой.
Не мина с секреткой, бог весть куда подложенная (подложенная ли?), ограждала ее самолет, но румянец к лицу, строчка свежего подворотничка и, конечно, грубоватой ткани светлая лента в волосах… Кулев не ошибся, предложив серьезную заботу о прическе. Лента в волосах, старательно промытых и слегка на висках пушившихся, вместе с твердым отказом покинуть хутор как-то разом возвысили летчицу в его глазах. Опрятный, не глаженный после стирки, сильной рукой выжатый комбинезон был также на ней хорош.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133