- Саио Паэ.

- Ах, да, Паэ. Я знаю ваши статьи о Парадоксе.

Он ронял слова тяжело, сонно.

- Здесь должен быть бар, в комнатах для членов Факультета всегда есть
шкафчик с напитками. Хотите чего-нибудь выпить?

- Воды, да.

Молодой человек принес стакан воды. остальные двое тоже подошли к
очагу. Шевек жадно выпил воду и сел, глядя на стакан в своей руке, хрупкую,
изящной формы вещицу, на золотой каемке который играл отблеск огня. Он
ощущал, что эти трое сидят или стоят рядом с ним, ощущал их отношение -
покровительственное, почтительное, собственническое.

Подняв глаза, он обвел взглядом их лица, одно за другим. Все они
смотрели на него и чего-то ждали.

- Ну, вот, вы получили меня,- сказал он. Он улыбнулся.- Вы получили
своего анархиста. Что вы собираетесь с ним делать?

Глава вторая АНАРРЕС

В белой стене - квадратное окно. В окне - ясное, голое небо. В
центре неба - солнце.

В комнате - одиннадцать младенцев, большинство из них рассажено
по-двое или по-трое в большие стеганые манежи-кроватки и шумно и суетливо
укладывается спать. На свободе оставалось только двое самых старших: один,
толстый, живой, разбирает игрушку, второй, тощий, сидит на полу в квадрате
желтого солнечного света и с тупо-серьезным выражением лица скользит
взглядом вверх по солнечному лучу. В передней комнате воспитательница,
одноглазая седая женщина, беседует с высоким, печальным тридцатилетним
мужчиной.

- Матери дали назначение в Аббенай,- говорит мужчина.- Она хочет,
чтобы он остался здесь.

- Значит, оставить его в яслях круглосуточно, Палат?

- Да. Я опять перееду в общагу.

- Не беспокойтесь, он здесь всех знает! Но ведь РРС (Управление
Распределения Рабочей Силы), конечно, скоро и тебя направит туда же, где
Рулаг? Раз вы - партнеры, и оба инженеры...

- Да, но она... Понимаешь, на нее дал запрос Центральный Технический
Институт. А я не настолько хороший инженер. Рулаг предстоит очень важная
работа.

Воспитательница кивнула и вздохнула.

- И все равно...! - сказала она энергично, а больше не сказала
ничего.

Отец смотрел на тощего малыша, который так заинтересовался солнечным
лучом, что не замечал его присутствия в передней комнате. Толстый малыш в
это время направился к тощему, быстро, хотя и довольно странной,
приседающей походкой, причиной которой был намокший и провисший подгузник.
Он подошел не то от скуки, не то по природной общительности, но, оказавшись
в солнечном квадрате, заметил, что тут тепло. Он тяжело плюхнулся
рядом с тощим, оттеснив его в тень.

На лице тощего выражение незамутненного восторга сменилось гримасой
ярости. Он толкнул толстого, крича: "Уди!"

Сразу же подбежала воспитательница. Она заступилась за толстого:

- Шев, нельзя толкать других людей.

Тощий малыш поднялся на ноги. На его лице пылали солнце и гнев. С него
начал сваливаться подгузник.

- Мое! - сказал он высоким, звенящим голосом.- Мое солнышко!

- Оно не твое,- сказала одноглазая с той кротостью, которую дает
абсолютная уверенность в своей правоте.- "Твоего" не бывает. Все - чтобы
пользоваться. Чтобы делиться. Если не хочешь делиться, значит, не можешь и
пользоваться.- И она добрыми, не преклонными руками подняла тощего малыша
и пересадила его из солнечного квадрата в сторону. Толстый малыш сидел и
безразлично таращил глаза. Тощий весь, затрясся, завизжал: "Мое солнышко!"
- и залился слезами ярости.

Отец взял его на руки и прижал к себе.

- Ну, полно, Шев, не надо. Ты же знаешь - иметь нельзя. Ну, чего ты?

Голос у него был тихий, ласковый и дрожал, словно он сам вот-вот
заплачет. Худой, длинный, легкий ребенок у него на руках отчаянно рыдал.

- Некоторые просто не умеют легко относиться к жизни,- сказала
одноглазая, сочувственно глядя на них.

- Я его сейчас заберу на побывку в барак. Мать, понимаешь ли, уезжает
сегодня вечером.

- Конечно, забирай. Надеюсь, что скоро вам дадут назначение вместе,-
сказала воспитательница, вскинув толстого ребенка на бедро, как мешок с
зерном; лицо ее было печально, здоровый глаз щурился.

- До свидания, Шев, сердечко. Завтра знаешь что, завтра поиграем в
грузовик с водителем.

Малыш все еще не простил ее. Он рыдал, обхватив отца за шею, и прятал
лицо во тьму.

В то утро Оркестру понадобились для репетиции две скамейки, а в самой
большой комнате учебного центра топала танцевальная группа, поэтому ребята,
которые проходили курс "Учись говорить и слушать", уселись в кружок на
пенокаменном полу мастерской. Встал первый доброволец - длинный, тощий,
тощий восьмилетний мальчишка, большеногий, большерукий. Он держался очень
прямо, как свойственно здоровым детям; его, заросшее легким пушком лицо
сначала побледнело, потом, пока он ждал, чтобы остальные дети начали
слушать, покраснело.

- Давай, Шевек,- сказал руководитель группы.

- Ну, мне пришла в голову одна мысль.

- Громче,- сказал руководитель, грузноватый мужчина двадцати с
небольшим лет.

Мальчик улыбнулся от смущения.

- Ну, понимаете, я думал... вот, скажем, я бросаю во что-нибудь
камень. Скажем, в дерево. Я его бросаю, он летит и попадает в дерево. Но он
не может в него попасть. Потому что... Можно мне доску? Смотрите, вот я
бросаю камень, а вот оно дерево.- Он быстро рисовал на грифельной доске.-
Вот это - такое дерево, а вот камень - на полпути между нами, видите? -
Дети захихикали над тем, как он изобразил холумовое дерево, и он
улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96