— спросил Эсдан.
— С востока, — Резкий голос Метоя звучал сипло, еле-еле. — Насколько я понимаю. — Помолчав, он добавил. — Они хотят перебраться через реку.
Эсдан обдумывал это некоторое время. Его рассудок все еще не справлялся, как должно.
— Кто хочет? — спросил он наконец.
— Эти люди. Полевые рабы. Имущество Ярамеры. Они хотят встретить Армию.
— Армию Вторжения?
— Армию Освобождения.
Эсдан приподнялся на локтях. От этого движения в голове у него прояснилось, и он сел. Он посмотрел на Метоя.
— Они ее найдут?
— Если на то будет воля Владыки, — сказал евнух.
Вскоре Метой попытался приподняться, как Эсдан, но не смог.
— Меня накрыло взрывом, — сказал он, задыхаясь. — Что-то ударило меня по голове. В глазах двоится.
— Вероятно, сотрясение. Лежите смирно. Не засыпайте. Вы были заодно с Банаркамье или вы наблюдатель?
— Я ваш коллега.
Эсдан кивнул, запрокинув голову.
— Фракции нас погубят, — слабым голосом произнес Метой.
Камза подошла к Эсдану и села на корточки.
— Они говорят, мы должны переправиться через реку, — поведала она своим мягким голосом. — Туда, где народная армия будет нас охранять. Я не знаю.
— Никто не знает, Камза.
— Я не могу взять Рекама через реку, — прошептала она. Ее лицо напряглось, губы стиснулись, брови опустились. Она плакала молча, без слез. — Вода холодная.
— У них будут лодки, Камза. Они присмотрят за тобой и за малышом. Не тревожься. Все будет хорошо. — Он знал, что его слова бессмысленны.
— Я не могу уйти, — шепнула она.
— Тогда останься, — сказал Метой.
— Они сказали, что сюда придет другая армия.
— Может прийти. Скорее все-таки придут наши.
Она взглянула на Метоя.
— Ты вольнорезанный, — сказала она. — Вместе с другими. — Она оглянулась на Эсдана. — Чойо убит. Всю кухню разнесло на горящие обломки. — Она укрыла лицо руками.
Эсдан сел прямо и потянулся к ней, погладил ее по плечу, по руке. Он коснулся головки младенца, его тоненьких сухих волосиков.
Гана подошла и воздвиглась над ними.
— Все полевые собираются перебраться через реку, — сказала она. — Ради безопасности.
— Здесь вам будет безопаснее. Здесь, где есть еда и крыша над головой. — Метой говорил рублеными фразами, не открывая глаз. — Чем идти навстречу наступлению.
— Я не могу взять его, мама, — прошептала Камза. — Ему нужно тепло. Я не могу, я не могу взять его.
Гана склонилась и заглянула малышу в лицо, очень мягко коснувшись его одним пальцем. Ее морщинистое лицо отвердело, как кулак. Она выпрямилась, но не расправила спину, как обычно. Она сутулилась.
— Хорошо, — сказала она. — Мы остаемся.
Она села на траву рядом с Камзой. Люди вокруг них двигались безостановочно. Женщина, которую Эсдан видел на террасе, остановилась возле Ганы и сказала:
— Пойдем, бабушка. Пора идти. Лодки готовы и ждут.
— Остаемся, — сказала Гана.
— Почему? Не можешь бросить старый дом, где ты трудилась? — ехидно спросила женщина. — Погорел он, бабушка! Пойдем же. Бери эту девушку с малышом, — Она бросила беглый взгляд на Эсдана и Метоя. Их судьба ее не заботила. — Пойдем же, — повторила она. — вставай, ну.
— Остаемся, — сказала Гана.
— Прислуга полоумная, — сказала женщина, отвернулась, развернулась, пожала плечами и ушла.
Кое-кто еще останавливался, но не дольше, чем на один вопрос, на секунду. Они устремлялись вниз по террасам, по залитым солнцем дорожкам вдоль тихих прудов, вниз, к лодочным сараям возле большого дерева. Спустя недолгое время все они ушли.
Солнце начинало припекать. Должно быть, полдень скоро. Метой был бледнее обычного, но он приподнялся, сел и сказал, что в глазах у него почти уже не двоится.
— Нам нужно перебраться в тень, Гана, — сказал Эсдан. — Метой, вы можете встать?
Он спотыкался и пошатывался, но шел самостоятельно, и они перебрались в тень садовой ограды. Гана отправилась поискать воды. Камза держала Рекама на руках, крепко прижимая к груди, заслоняла его от солнца. Она уже долго ничего не говорила. Когда они усаживались, она сказала полувопросительно, безучастно оглядевшись по сторонам:
— Мы здесь совсем одни.
— Наверняка и другие остались. В бараках, — сказал Метой. — Еще объявятся.
Вернулась Гана; ей не в чем было принести воды, но она смочила свой платок и положила прохладную влажную ткань на лоб Метоя. Он вздрогнул.
— Когда ты сможешь ходить лучше, мы пойдем в домашние бараки, вольнорезанный, — сказала она. — Там мы найдем кров.
— Я вырос в домашних бараках, бабушка, — сказал он.
И наконец, когда он сказал, что может идти, они начали свой колченогий и прерываемый остановками спуск вниз по тропе, которую Эсдан смутно припоминал, по тропе, ведущей к клетке-сгибню. Путь был долгим. Они подошли к высокой стене, окружавшей бараки, к распахнутым воротам.
Эсдан оглянулся на мгновение, чтобы взглянуть на развалины большого дома. Гана остановилась рядом с ним.
— Рекам умер, — сказала она еле слышно.
У него перехватило дыхание.
— Когда?
Она покачала головой.
— Не знаю. Она хочет удержать его. Когда она перестанет удерживать его, она его отпустит. — Гана глядела в открытые ворота на ряды хижин и бараков, на высохшие грядки, на пыльную землю. — Многажды много младенчиков лежат здесь, — сказала она. — В этой земле. Двое моих. Ее сестры.
Она вошла в ворота следом за Камзой. Эсдан постоял в воротах и пошел делать то, что было ему по плечу: копать могилу для ребенка и вместе с остальными ждать освобождения.
День рожденья мира
Тазу капризничал, потому что ему было три года. Когда пройдет день рожденья мира — а это будет завтра — ему исполнится четыре, а это не возраст для капризов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129