Дорога была хорошая. Легендарные времена ухабистых дорог на Квамскугене прошли: туризм, кроме всего прочего, способствовал строительству хороших дорог, хотя его влияние противоречиво и неоднозначно.
Мы быстро миновали поселок летних домиков, тесно прижавшихся друг к другу, похожий на неприбранные окрестности большого города, и спустились по Токагьеллет, где тоннели сначала заглатывали, а потом выплевывали нас, как протухшую рыбу.
Чудесный вид снова открылся перед нами. Мы увидели долины Хардангерфьорда и Нордхеймсунна. И здесь внезапно началась весна. Был тот единственный миг в году, когда невидимая рука вдруг сдвинет в сторону облака и из-под их завесы выглянет солнце. Солнце катилось по склонам гор, высвечивая прошлогоднюю зелень и смешивая ее с бурым, белым и грязно-серым зимним цветом, а смешав, бросало все это нам под ноги, как, играя на заднем дворе, ребята бросают кости. Это была весна.
Была весна. Щепоть солнечных лучей озарила ландшафт: отвесные склоны гор, дорогу, извивающуюся к фьорду, к сине-белому, полосатому заливу там, вдалеке, к сине-зеленой окантовке гор на противоположном берегу, редко рассыпанные домики, выкрашенные в белый и серый цвет, красный автобус, идущий нам навстречу, старую женщину, остановившуюся у обочины дороги рядом с навесом для молочных бидонов, одетую в серую юбку и темно-коричневую вязаную кофту, в черном платке на голове. Женщина повернулась к нам лицом, искромсанным временем, изуродованным годами. Была весна, пока еще смутная, но весна.
Я молчал, чтоб не спугнуть очарование мгновенья, чтоб не разрушить цельности картины, не разбить ее на тысячу осколков. В наступившей паузе я вдруг заметил, что и Роар ощущает то же самое, и он увидел это внезапно выглянувшее солнце и почувствовал, как что-то изменилось, как солнце перевесило чашу весов, почувствовал, что зима уже готова убраться восвояси, а молодая весна потянулась и расплескалась, как морской прилив, распласталась над морем и небом.
Может, все-таки необязательно быть влюбленным, чтобы почувствовать все это.
Короткий отрезок пути с широкой многополосной Дорогой между Нордхеймсунном и Эстесе проходил вдоль фьорда, похожего сейчас на расплавленное блестящее серебро. Фьорд отбрасывал солнечные лучи на горы и водопад и так же, как мы, радовался весне.
Так мы доехали до Эстесе, ощущая зиму в крови, но с весной во взгляде и с жаждой лета, упрятанной под кожу. И тут нас снова охватило ощущение зимы и смерти, и мы вспомнили, зачем сюда прибыли.

28

Дядя и тетя Роара жили в большом доме, кубической формы, недавно отремонтированном и обновленном как изнутри, так и снаружи. Окруженный разросшимся фруктовым садом, он стоял высоко на склоне, с видом на Эстесе, на фьорды и горы по ту сторону залива. Обитателям этого дома должно было казаться, что они живут на картинках рекламного проспекта.
Тетя подбежала к калитке еще до того, как мы вышли из машины. Она нас ждала. Тетя долго и ласково обнимала Роара, и у того в глазах опять заблестели слезы. Потом она выпрямилась и протянула мне руку.
– Сиссель Баугнес.
– Веум.
Она была значительно старше своей сестры, и черты ее лица были более резкими. В возрасте около сорока, она и не пыталась выглядеть моложе. Тонкие губы, длинные седые пряди в волосах. Веки, покрасневшие от слез, и тени под глазами – следы многих бессонных часов. На ней была широкая синяя юбка и светлая кремовая блузка, кисти рук слегка красноватые, а сами руки покрыты светлыми веснушками.
– Это страшный удар для всех нас.
Она вглядывалась в мое лицо, будто там можно было что-то прочесть, узнать еще какие-то жуткие подробности.
– Да, это был удар для всех нас, – ответил я.
– Извините, я сразу не подумала, хотите кофе с бутербродами?
Я поблагодарил и согласился. Она выглядела как раз тем человеком, с которым в такой день лучше всего пить кофе.
В комнате, свидетельствующей о том, что здесь течет размеренная семейная жизнь, она усадила меня на диван. На узких книжных полках разместилось больше семейных фотографий, чем книг. Телевизор в углу был черно-белый старой марки. Транзисторный приемник был поновее. Из него лились мягкие звуки, напоминающие латиноамериканские ритмы в западногерманской аранжировке с хором ангелов из гамбургской студии звукозаписи: музыка для ушей, мед для души, если напрочь отсутствует музыкальный слух или не очень ранима душа.
Радостно виляя хвостом, подбежал рыжий коккер-спаниель. Он прыгал на Роара, а тот опустился на колени и позволил лизнуть себя в лицо.
– Прыгай! Эй, Прыгай! – кричал Роар.
Наверное, собаку звали Прыгай – ничего иного я не мог предположить.
Сиссель принесла бутерброды, разложенные на металлическом блюде, и разлила кофе в высокие, солидные чашки, разрисованные красными цветами.
– Девочки еще в школе, – попробовала она перевести разговор на обычные темы.
– Сколько им лет? – спросил я.
– Верит одиннадцать, а Анне-Лизе тринадцать. Рейдар, мой муж, обещал сегодня прийти пораньше с работы.
– А где он работает?
Она провела рукой по лбу и волосам.
– Он заведует магазином. Раньше у нас была своя собственная небольшая лавочка, но при такой жестокой конкуренции он почти не бывал дома. Не мог себе это позволить. Ну а взять помощника нам было не по средствам. По вечерам он выкладывал товары, пополнял запасы, делал заказы на поставку и вел счета. Он и теперь здорово устает, но все-таки сейчас поспокойней.
Она выглядела озабоченной на какой-то особый манер. В ней не было ничего нервозного или истеричного, хотя она и казалась обескураженной. Тонкая сетка сосудиков проступала на ее некрупном носу, а губы были блеклыми и сухими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92