Пытаясь расшифровать подпись, Тротти нахмурился. Потом до него дошло, что неразборчиво выведенные буквы означают инициалы Майокки.
Он вскрыл темный плотный конверт и вынул из него квадратную фотографию.
Снимок был сделан «поляроидом» с помощью фотовспышки, изображение получилось блеклым и размытым.
За столом сидели мужчина и женщина. На обоих были футболки с белыми переплетенными буквами «NY» с левой стороны груди. Сначала Тротти никого из них не узнал.
У молодого мужчины было свежее лицо жителя Средиземноморского побережья. Как и сидевшая рядом с ним женщина, он смотрел на что-то, что находилось слева от фотографа и в кадр не попало. Кулаком левой руки он подпирал подбородок, правая покоилась на плече у подруги.
От яркой вспышки света морщины у женщины явно сгладились. Ее лицо было слегка обрюзгшим. Двойной подбородок, откинутые назад и небрежно завязанные узлом нечесаные волосы.
Женщина очень походила на Розанну, но черты лица были жестче и грубее. Да и выглядела она моложе. Сильно накрашенные губы и ресницы и густо наложенные под глазами тени наводили на мысль, что пользоваться косметикой она не привыкла.
В ушах у Марии-Кристины висели тяжелые золотые кольца. Как и Лука, она улыбалась, но в лице заметно было напряжение. Один зрачок у нее получился на снимке красным. Руки лежали на краю стола, толстые пальцы сжимали стакан с желтой жидкостью.
07.21.90.
Лишь через несколько секунд Тротти понял, что эти цифры, словно булавкой выколотые в правом нижнем углу рамки, обозначают – на американский манер – дату.
На обратной стороне снимка было нарисовано пронзенное стрелой сердце и аккуратным почерком выведены слова: «Лука и Снупи – навсегда». Неустоявшийся почерк школьницы.
Тротти перевернул фотокарточку и, продолжая разглядывать ее, потянулся к телефону.
В это мгновение в кабинет вошла молодая женщина.
Дядюшка
– Дядя!
Тротти поднял глаза.
– Дядя Пьеро!
– Это я ваш дядя?
Девушка прошла в комнату, а Тротти положил на место телефонную трубку и встал, нахмуря лоб и одновременно улыбаясь.
От девушки веяло запахом сена и юности. Встав на цыпочки, она поцеловала Тротти в обе щеки.
– Ты меня не узнаешь, дядюшка? – Она отступила на шаг и склонила набок голову. – Не узнаешь свою крестницу?
– Анна?
Она кивнула.
– Анна Эрманьи?
Тротти заключил ее в объятия, и она рассмеялась.
– Анна, я думал, что ты вернулась в Бари. – Он сделал шаг назад. – Я думал, вы все вернулись в Бари.
– Теперь видишь, как ты обо мне заботишься?
– Когда ты сюда вернулась? А ты уже совсем взрослая, Анна! – Тротти положил ей руки на плечи. Она была в джинсах и майке. – Дай мне поглядеть на мою Анну. Челку убрала – нет, что я говорю, в последний раз, что я тебя видел, ты была с хвостом. Но что ты тут делаешь? Садись, садись, Анна. – Он поцеловал ее в голову. – А отец как? А Симонетта? И мальчишка – как его зовут-то? Ему сейчас, наверно, лет десять уже?
– Ты и этого даже не помнишь. Пьеро Тротти. Забыл, что моего брата тоже зовут Пьеро?
– Выпьем, Анна?
Она помотала головой и плюхнулась в кресло-модерн.
– Глазам не верю. Неужели ты – та самая девчушка, которую я нашел на автобусной остановке? Девочка, которую похитили?
– Сто лет назад, дядя. – Она улыбнулась, показав ровные белые зубы.
– Тысячу лет назад.
– А тетя Агнезе? Как она?
– Моя жена в Америке.
– А Пьоппи?
– Только собирался ей позвонить, а ты тут как тут. Она вышла замуж, теперь живет в Болонье. Вот-вот родит. – Тротти широко улыбался, и усталости в его глазах не было. – Так что перед тобой без пяти минут дедушка.
– Ну и чудеса. – Она смотрела на него своими прекрасными, как и у ее покойной матери, глазами, от улыбки нежная кожа, покрытая легким светлым пушком, собралась вокруг глаз в морщинки. – Пьоппи всегда была такой красавицей.
– Красавица. – Тротти пожал плечами. – И ей не сладко иногда приходилось. Как-то целый год почти ничего не ела. Мы не знали, что и делать. Потом, слава Богу, появился Нандо.
– Нандо – ее муж?
– Они вместе уже четыре года. Он адвокат. А ты, Анна, – почему ты тут? Твой отец заходил ко мне перед вашим отъездом в Бари.
– Поступила в университет. В октябре начинаются занятия.
– Сколько тебе лет? Восемнадцать?
– Я учу языки – английский, французский и русский. – Широкая улыбка. – Когда вернусь из Лондона или Нью-Йорка, меня возьмут переводчицей. В ФАО.
Тротти положил руки на стол.
– Вот девица, которая знает, чего хочет. – Он откинул назад голову и рассмеялся, поймав себя на мысли, что впервые за долгое-долгое время смеется счастливо.
– Я думала, что ты в отпуске, а Пьеранджело сказал, что ты работаешь, дядя.
– Пьеранджело?
– Пиза.
– Пьеранджело? Какой Пьеранджело?
– Пизанелли, дядя.
– Пизанелли, – глухо проговорил Тротти. – Мой Пизанелли?
Она кивнула:
– Пьеранджело.
– Пизанелли зовут Пьеранджело?
– Мой Пизанелли предпочитает, чтобы его звали Пьеранджело.
– Твой Пизанелли, Анна?
– А он тебе разве не говорил? – От улыбки ее нежная кожа вновь собралась вокруг глаз в мелкие морщинки. – Уже две недели как мы с ним помолвлены.
– О Господи!
– Он хочет на мне жениться.
Цветок
Ревность?
– Дядя, я же знала, что ты за меня порадуешься.
– Ты уже взрослая женщина.
– Пьеранджело – человек особенный. Он понимает женщин.
– Анна, ты помолвлена с Пизой?
– Он мне рассказывал о смерти синьорины Беллони. Она всегда была такой доброй. И прекрасно относилась к нам, детям.
Тротти нахмурился и покачал головой.
– Пиза мне говорил, что у него есть девушка. И сказал даже, что я ее знаю. Но мне и в голову не приходило, что это моя крестница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84